Прислал Влад

     

     Прошли  мы  очередную  ступень  Мельзейского  каскада.   Народ   побрел
просматривать  следующее  препятствие,  а я отчерпал ЛАС (Лодка  Авиационная
Спасательная) и направился помогать тем, кому делать  было нечего. Отстегнул
каску,  вытащил  из  нее  полиэтиленовый  мешочек   с  сигаретами,  закурил,
аккуратно все убрал и  зачем -- то  опять  нацепил каску  на  голову. Только
начал повествовать очередную историю, как раздался дикий вопль:
     -- Владик!!!
     Тут я понял, что случилось что -- то ужасное кошмарное, короче  говоря,
жизнь прошла мимо. А зря. Все же оглядываюсь. Стоит Серега по пояс в воде. В
одной  руке удочка,  а  другой  указывает  на ЛАС.  А  ЛАС  в полном  боевом
облачении  (с едой,  барахлом и т. д.)  стоит на середине реки  и, не спеша,
набирает скорость.  Руководящий народ как раз пошел просматривать то  место,
куда он направлялся.
     Я  в  полном  боевом  облачении  (анарака,  бахилы,  спасжилет,  каска)
бросился  на  перерез. Рассчиталвсе  точно,  но  не  учел того,  что  боевое
облачение  "парусит" намного  больше,  чем плоское дно  ЛАСа.  В  результате
оказался метрах  в  пяти  ниже  по  течению.  Вижу  удаляющийся  ЛАС,  слышу
приближающийся шум порога...
     Стресс.  Адреналин в кровь.... И со счастливой улыбкой  цепляюсь обеими
руками за обвязку ЛАСа. Где-то там лежит  запасное весло. Правда, запаковано
оно  глубоко,  да и  в одежде  пол тонны  воды. Да...  счастливая улыбка, но
глупая.
     Одной рукой гребу, а другой толкаю  ЛАС. Спиной припечатываюсь к скале.
На меня надвигаются триста килограммов ЛАСа...
     Короче говоря: "За тех, кто в пути!"


     Западные Саяны. Дневка. Сплю допоследнего грязного вопля дежурного:
     "Кто жрать!"
     Но из палатки не вылезаю, а жалобно умоляю:
     "Андрэ, же не манш па семь дней!"
     И,  хотите,  верьте,  хотите, нет,  Андрэ  приносит  миску мне  прямо в
спальник. Дневка, однако.
     Беру  спиннинг  и под дружный  хохот профессиональных  рыбаков бреду  к
речке. Они, видите ли, еще утром выловили всю рыбу. Забрасываю поплавок и...
Вытаскиваю  хариуса. Народ молча смотрит на рыбу, потом  на меня  и снова на
рыбу. Хорошая рыба, красивая.
     Забрасываю  во  второй раз  и... вторая  рыба!  Рыбаки  обступили  меня
зловещей толпой. Монолит, а не толпа.
     Третий бросок -- третий хариус. Профессионалы отбирают у меня спиннинг,
и я убегаю от греха подальше.
     Это была моя первая и единственная рыбалка.
     Следующий тост:
     "Как будто мы грибы, как будто мы гуляем!"


    Шли мы речку Ай.  Южный Урал. Вторая  категория
сложности, но много пещер.
     Вход в  одну из них представляла собой почти вертикальная дыра тридцати
метров глубиной. Спустили основную  веревку и стали  спускаться. Шестым полз
Папа Юра. Совсем старик -- ему исполнилось 27  лет,  да  и  женатый  был. По
вечерам, надевая на себя третий свитер, он жаловался:
     "Ребята, я же почти голый!"
     В пещере буйное веселье. Смех. Шутки, типа:
     "Вот еще один покойничек лезет!"
     Папа Юра добрался до карниза. Узенький,  но носком можно зацепиться.  Я
свечу ему фонариком:
     "Папа Юр, ползи по карнизу на право, там удобный спуск".
     До дна метров семь. По прямой. Папа Юра немного потоптался и... полетел
вниз головой.
     Глухой удар.
     Немая сцена. За  уступом  не  видно место падения. Дно пещеры покрывают
острые  камни; летел он вниз головой; где  тут населенный пункт -- один черт
знает; веревка  только одна... Короче говоря, много всяких  мыслей витает  в
молчании. Тут вспоминаю, что я еще и руководитель похода...
     "Ребята, пойдем, а?"
     Мы бросились к месту падения. Нам на встречу полз Папа Юра.
     "Ребята, мою шапочку подайте, пожалуйста".
     Как выяснилось,  не  только непослушные туристы падали в эту дыру, но и
непослушные телята. На одного из них приземлился плечами наш Папа Юра.
     Вечером мы расслаблялись. Большой  популярностью пользовалась песня: "И
вышита  на  штормовке лавины предательский  след", т.к. от штормовки ощутимо
попахивало  этим  предательским  следом. Расслабились так хорошо, что до сих
пор не могу вспомнить ни одного тоста тех счастливых времен.


     Шли  мы как-то порог с  очаровательным названием  Снежинка. Только  что
чудом  прошли  Жабу,  где не было ни  входа, ни  выхода.  А  Снежинка  чисто
технически проще.  Два  мощных  слива  с  хорошим  пенным котлом. Расставили
страховку и, с  богом, пошел первый экипаж.  Помотало, пожевало и выплюнуло.
Пошли мы. У нашего катамарана водоизмещение на полтонны больше. Четко входим
в сливной язык.  Пушечный удар пенного  котла, медленное всплытие... Все как
положено,  только  каска  во   что-то  упирается.  Да  и  ногами  не  ощущаю
катамарана.  Оверкиль,  однако. Из-под катамарана  можно  выбраться  в любом
месте, такова его конструкция, но я попадаю в  район сидений, где расстояние
между  слегами небольшое. Вспоминаю, что на  выходе торчит в  воде  каменный
зуб, и решаю немного переждать -- мне  и здесь  не плохо.  Тело в спасжилете
прижимает  к  катамарану.  Смотрю  вверх.  Светло.  Значит до поверхности не
далеко.
     Пора  выбираться.  Но...  Ноги и  правая  рука  вплелись в слеги. Левая
судорожно  ищет  нож,  единственное  индивидуальное   страховочное  средство
туриста-водника, правда, непонятно  зачем.  Не ноги же перепиливать. Как  вы
думаете, что видится человеку перед смертью? Лично мне  представилось место,
где я оставил нож. Каждую былинку разглядел.
     Судороги  удушья.  Стресс. Адреналин  в  кровь...  Сломав  свою  желтую
строительную  каску,  протискиваюсь  между  слегами  в   самом  узком  месте
катамарана. Рот уже над водой, но захлестывается пеной. Усиленный  спасжилет
сдувается  при следующих  конвульсиях, и... я  дышу  на равных  с остальными
жителями Земли.
     Оглядываюсь.  Косте  страховщики бросают  чальный конец,  но  его и без
этого бьет о прибрежные камни. Миша пытается перетащить Серегу через гондолу
катамарана. Ну, ну...
     Выдираюсь из катамарана и присаживаюсь на гондолу. Немного отдышавшись,
пытаюсь помочь Сереге. Безуспешно, естественно. В нем  пол речки воды. Через
некоторое время он отчаливает от нас и  намертво прилипает к  почти отвесной
скале. Нас несет дальше. Отвязываю запасное весло. Что может быть проще двум
здоровым мужикам на пустом катамаране причалить к берегу? Но, как выяснилось
позже, на перевернутом практически невозможно. Эта надувная бестия ни как не
реагирует на наши усилия.
     "Миш, ты не помнишь, какие препятствия нам сулит лоция?"
     "А кто его знает, по-моему, ничего серьезного. Может быть".
     Нас проносит рядом с берегом по отмели. Спрыгиваю с катамарана, пытаясь
его  удержать...  Полащусь  хвостиком   за  ним.  На   спущенном  спасжилете
ватерлиния  проходит  на  уровне  рта. Дышу часто-часто, и позвать  Мишу  не
хватает  времени. А  зря, адреналин давно  кончился.  Все же каким-то  чудом
вползаю по слегам и дышу, дышу...
     Наш сплав останавливает чалка. Как всегда она распуталась, на этот раз,
кстати,  удачно,  и  зацепилась  за  камни в  очередном  порожке.  Сидим  на
гондолах,  как  на  взбесившейся  лошади.  Родео  подходит  к  концу,  когда
появляются  наши  перепуганные  спасатели  с Серегой на борту.  Его с трудом
удалось оторвать от скалы. Остальное -- дело  техники.  Они  кинули конец, я
перерезаю свой (Мишиным ножом, естественно),  спасатели цепляются за берег и
нас маятником прибивает  к  оному.  У меня  из рук выскальзывает драгоценное
весло... Ну и пусть себе плывет железяка...
     На берегу  из  сломанной каски достаю мешочек с сигаретами.  М-да...  С
остатками сигарет. Вдруг раздается топот и на сцене появляется Мишель:
     "Что?! Где?! Все живы?!!"
     "Мишель, ты пришел, чтобы угостить меня сигаретой?"
     "А? Да, конечно..." -- квадратные глаза начинают округлятся.
     Вы когда-нибудь курили во время болезни? Жуткое ощущение. А все потому,
что воздух Хамар-Дабана так хорош!


     Просыпаюсь  я  очень  рано на своей яхте не  далеко от  славного города
Рыбинска  (он  же  Андроповск,  он  же  Набережные  Челны и  т.  д.)  что на
Волге-матушке. Где-то вверху маячит голова Шурика.
     "Шурик, а чего ты там делаешь?"
     " Давно так лежу. Часа два".
     По моему борту в иллюминаторе рыбки виднеются.
     "А  я еще  раньше  это заметил,  крен сейчас намного больше" -- делится
своими  воспоминаниями  Юра  из  "форлюксовой"  каюты.  Свирепея,   я  начал
понимать, что это не сон.
     "Нас вечером кренить стало. Вы только уснули" --уточняет его жена.
     Это был не сон -- это был бред.
     Выползаю  в кокпит. Яхта лежит на боку в  черной жиже, вода ушла больше
чем  на  метр.  Разведка на берег  принесла  новые  вести.  Местный  рыбачок
обрадовал тем, что шлюз спустили, но через недельку, другую воду обязательно
дадут.
     Перетаскиваем  на берег  часть вещей, пачкая их  не  меньше, чем  самих
себя. Легкий завтрак и в бой. С семи утра до полудня экипаж постигал морскую
науку,  а  именно  --  сообщать капитану  о любых  нетипичных  происшествиях
мгновенно.  Яхту  мы,  в  конце концов,  спустили  на  воду  известным  всем
советским  людям  способом. Правда, погнули баллер руля.  Оставшиеся пол дня
вынимали его и выправляли.
     Примечание: эту историю  при  мне вспоминать  только  на гусятнике;  не
раньше, чем после третьего стакана.


     Бредем мы  по Приполярному Уралу.  Конец маршрута. Три ночи практически
не спали, примерно  столько и  не ели по-человечески.  А еще  кормовой поход
называется! За плечами  непросушенные байдарки с пол  тонны весом, глаза  от
изумления повылезали.
     На бревнышке сидят студенты-шабашники.  Небритые, измочаленные. Смотрят
на нас: это надо же так себя истязать за свои собственные кровные!
     Мы смотрим на них: свой единственный отпуск разменять на жалкие гроши!
     Так и глядели друг на друга. С изумлением.


     От жадности привез я с Приполярного почти вяленую щуку. Какой то шутник
засолил ее. При  дележе в поезде  все от нее  дружно отказались,  всего лишь
из-за запаха! Повторяюсь, прирожденное чувство справедливости заставило меня
забрать ее. На балконе довялил, но запашок остался. И забыл про нее.
     Угощал  своих  друзей  по-царски. Пыжьян, сырок  и прочие  дары природы
благородных кровей. А однажды  притащил смеха ради кусок щуки. Хорошая шутка
получилась.  Смеялись все. Но, вдруг, резко затих  один, потом другой... Они
поедали ее! Да еще как поедали...
     Мораль в этой истории, конечно, есть, но сказать вам ничего не  могу --
язык проглотил. Вместе со щукой.
     Слава завхозу! Спасибо дежурным.


     Шли мы на  "Мевах" Чудским  озером.  "Мева", в переводе  с польского --
чайка,  разборный  парусный  швертбот. По  молодости  в порыве энтузиазма мы
иногда ее, семидесятипяти килограммовую, запакованную в три тюка плюс рюкзак
со своим барахлом, перевозили в одиночку. Очень
удобная посудина.
     Проходя вдоль русского берега, наша эскадра  увидала колхозных рыбаков.
Достаем свою  кино-фото технику  и ...  Нас приглашают в гости, естественно.
Подарили шесть здоровенных лещей, которыми мы объедались весь поход. До того
зажрались,  что  под  конец  я  взмолился  и  попросил  тюльку  в томате  из
консервной банки.
     "Только к эстонцам не подходите, жадные..." -- напутствовали они нас.
     Проходя вдоль  эстонского берега  и увидав еще одну рыбацкую  посудину,
повторяем наш фокус. Результат -- целый кан  снетка. Насыпая лопатой снеток,
эстонскийрыбак приговаривал:
     "Чего  такой  маленький  котелок подставляете?  Несите  еще.  Только  к
русским не подходите, жадные..."


     Ну  и  какой нормальный человек сможет поверить походным байкам? Только
человек походный. Он и не то еще знает! Лишь бы нашлось время его послушать.
Не найдется, и пусть не надеется, свое успеть бы рассказать...
     "И  вы  на этих  лодчонках  ходите  по  Азовскому морю?" -- с уважением
вопрошали местные рыбаки.
     "А че?" -- скромно усиливали мы общий эффект.
     И нас пригласили на экскурсию порыбачить.
     В  шесть (а  может в  пять?)  часов утра рыбацкий баркас  направился  к
первой сетке. Достаем по привычке свою кино-фото технику.
     "Ребята,  посадить   нас  хотите?"  --  как  выяснилось,  первая  сетка
браконьерская.  Своя, родная.  Наверное, поэтому в ней ходят кругами парочка
упитанных  неторопливых  осетров.  Профессиональный удар  колотушкой  их еще
больше успокаивает. Затаскиваем  в  лодку и, за компанию, лопатами загребаем
какую то мелкую кильку.
     Вдруг на горизонте появляется шхуна рыбоохраны. Погоня. Настоящая.  Вот
это жизнь!
     К нашему сожалению,  погоня  длится не долго. Мы останавливаемся в полу
кабельтовых друг от друга.  От нас отчаливает лодка с частью улова. Делиться
надо!
     Часам к двенадцати выбрали все сети и нас приглашают на уху. Готовят ее
по-старинному,  по   ермаковски.  В   двух  здоровенных  чанах   варят  двух
здоровенных   осетров.  Деревянная  ложка,  воткнутая  в   уху,   стоит,  не
шевельнется.  Профессионалы  едят ее так:  каждый  черпает этой  здоровенной
ложкой,  размером с нашу  походную миску, из общего  чана. Объев  содержимое
ложки, зачерпывают  еще,  потом еще...  А  мы-то съедаем  по  миске  и  все.
Дилетанты.
     Под ушицу вытаскивается на бригаду в честь гостей пол ящика водки. А мы
отказываемся.  У нас, видите  ли, после обеда запланирован выход на маршрут.
Эх, если бы знать, что все равно в шторм попали...
     Выходим из гостеприимной столовой, увешенной, вместо обоев, плакатами о
позоре  браконьерства.  Хозяева  нас  догоняют  и дарят на память  килограмм
черной икры.  Сувенир  у них  такой.  Едим ее  ложками,  поварешками.  Через
несколько дней  недоеденные грамм двести выкидываем.  А чего бы ни выкинуть?
Все равно никто в эту экскурсию не поверит.


     Под  славным   городом   Калинином,  что   под  Старицей,   добывали  в
тьмутараканские годы  известняк. Система штолен во  многих местах осыпалась,
но, если хорошо покопаться,  можно обнаружить штреки, где по приданию триста
лет  не ступала  нога  человеческая.  За  это время, естественно,  произошла
закарстовка подарившая нам сталактиты,  сталагмиты, друзы  и  прочие  чудеса
природы.
     Нажравшись впечатлений  от  подземного  безмолвия, где  так  необычайно
прослушивается  свой   собственный   пульс,   мы  собирались   возвращаться.
Перекусывали  плотно, учитывая, что  около суток питаться  по-человечески не
сможем.
     Выбрались  из  пещеры  быстро  все.  Кроме  Лехи.  Человек  солидный  и
степенный  он к  любому делу относился  ответственно.  Последний перекус  не
составил исключения.
     Со смехом и шутками  мы  проделали  все  манипуляции,  которые положены
верным  друзьям Винни-Пуха. С  тем же  успехом.  Но шутки шутками, а автобус
между  прочим последний,  праздники  кончаются.  До  нас  начинает  доходить
серьезность положения. Скала -- монолит, других выходов из этой системы нет.
     Леха выхватывает свой нож (не нож, а мечта походника) и с остервенением
бьет по скале. Я стою на верху. Всего лишь  в двух  метрах от  меня в дыре в
истерике копошится Леха. Он поднимает на меня глаза...
     У меня большая коллекция взглядов, что там твои сталактиты и друзы!


     На ноябрьские праздники я решил взяться за ум. Как вы знаете,  с каждым
студентом такое случается  рано или поздно. А ребята собрались в пещеры  под
Старицу,  за  чем же  еще существуют  праздники?  Готовились они долго  и со
вкусом.  Мечты сменялись планами, планы плавно  перетекали в  суету закупок,
подгонки снаряжения... И вот последний  вечер. Поезд отходит в  час ночи.  Я
сижу  на  стуле,  а  ребята   на   рюкзаках.  В  мечтах   они  уже  штурмуют
предпраздничные  калининские  билетные кассы,  разбивают лагерь  в пещере...
Боже,  они  уже в другом измерении, а  я  остался  в  этом  мире,  где  пиво
закусывают интегралами,  или  интегралы запиваются пивом?  За час до  отхода
поезда я бросаюсь домой, переодеваюсь  в походную одежду, собираю  рюкзак и,
взмыленный, успеваю на вокзал полюбоваться на изумленные глаза друзей.
     Итог. Впервые в  жизни  я  умудрился  не  забыть ни  одной  вещи.  Даже
необходимой.


     Пятьдесят   небритых  романтиков  с  небольшой   примесью  романтически
настроенных  представительниц  прекрасного   пола  заканчивали  маршруты  по
Приполярному Уралу в поселке, где мостовые скрипят,  как половицы. Никогда в
жизни не  видел такой массы, кроме  слетов,  конечно,  туристов. К  тому  же
озверевшей.  Единственное  средство сообщения водомет "Заря"  из-за сильного
ветра  и, соответственно, большой волны приказало  долго ждать.  Может  быть
посмертно.
     А  в  это  время по  великой  русской реке шел  сухогруз.  Капитан  его
легкомысленно решил  сходить за хлебушком. И направил свою посудину к берегу
к  причалу, где в  панике произносил много слов  начальник данного  причала.
Деревянное сооружение затрещало, но выстояло.
     Капитан  с авоськой спустился  на берег. Его  окружила толпа туристов и
предельно  вежливо, объяснив ситуацию,  попросила подбросить  до  Салехарда.
Капитан  учтиво  разъяснил,  что  "из-за  всяких там"  не  намерен  лишаться
капитанского диплома. Мы предельно доходчиво с цифрами в руках показали горы
материальных  благ.  Но  наш советский  капитан  вырвался  из толпы и  гордо
направился в магазин.
     "Послушайте  вы,  интеллигенция вшивая, чего  ждете?!  У  каждого  есть
ружье,  да и  "турбинки" не все израсходовали. На работу хотим опоздать?  На
абордаж!!!"
     Когда  капитан пришел с хлебушком,  весь сухогруз был забит  рюкзаками,
байдами и небритой  интеллигентщиной. Пришлось бедняге смирится и с  нами на
борту, и материальными благами в кармане.


     "Прима" -- байдарка легкая и удобная была когда то, если кто помнит. Но
если  в нее  "ложить и  ложить" тяжести, то  она  вспоминает не только закон
Архимеда.
     В  начале Приполярного похода я шел  припеваючи. Но  природа дарила нам
все  больше,  народу  хотелось обитать в своих байдарках все комфортнее и ко
мне потянулись:
     "А не будет ли любезен уважаемый сэр?"
     Уважаемый  сэр  с дуру  был любезен.  И  байдарка шла  все хуже, грести
приходилось все больше...
     С утра, не сделав ни  одного перекура, я подошел к месту стоянки, когда
перекус  уже  был  готов и отдохнувшие туристы  вкушали трапезу. Как  всегда
неприхотливую  в  этом кормовом походе. Я молча  схватил свою пайку  и опять
запрыгнул в байду. Гребу и  жру эту пайку.  Жру и гребу, обильно смачивая ее
слезами  обиды.  Обиды на всех:  на своих  друзей,  на  долбаную  тайгу,  на
безоблачное  небо...  А  эти друзья неспеша обгоняют меня,  да  еще  ручками
машут.  Мол, поспешай, ты  сегодня  дежурный.  И  приходит в  голову простая
мысль: а для чего  я  вообще хожу  в походы?  Все  начиналось с книг о Смоке
Белью. Ну и жри в свое удовольствие сырое мясо. Вместе с сухой пайкой.
     И произошло чудо. Причалил к месту стоянки я, правда, когда палатки уже
стояли  и  костер разгорался.  Но,  вместо  того,  чтобы  рухнуть  на  песок
бездыханным,  я  энергично принялся за готовку ужина. И накормил их всех,  и
вымыл  каны... Один. И потом уже, под конец  похода, один пересек Вайкарский
сор при штормовом встречном ветре... И все с песней на устах.
     Иногда полезно  заниматься психоанализом. Копаться в первоистоках своих
дегенеративных поступков.


     В мой самый первый байдарочный поход  ко мне подсадили одну милую даму.
Их  трехместный  "Бронетемкин  Поносец" перевернулся,  и  женский  коллектив
разбавили моим другом, а меня, соответственно, тоже разбавили.
     Техника гребли у нее была поразительная. Она  умащивала  весло на своем
бюсте,  макала его  то  с лева, то  с  права  и распевала  песни.  Блеск! До
воцарения этой милой  дамы мы с другом летали на нашей байде  вдоль эскадры,
как  пчелки, а теперь мне  приходилось выкладываться полностью. До последней
капли пота. Правда на перекусах она подкармливала своею пайкой.
     К вечеру мы доползли до стоянки.  Нас с другом отправили по дрова. Друг
собирал дрова, а я обхватил березку. Ватные ноги вибрировали, тело дрожало.
     Не  расставайтесь с друзьями!  К черту  девчонок, даже  подкармливающих
пайками!


     Возвращались мы с  женой с экскурсии по Кижам.  Звалась наша яхта тогда
"BA RBUDOS"  (Бородачи). Это потом ее  шутники  переименовали  в  "Аскет". Я
схватился за релинг и собрался перепрыгнуть на борт,  как  увидел на форлюке
свернувшуюся  змею. Меня ветром сдуло на  берег. Атавизм. Не могу преодолеть
страх  перед змеями и высотой. Сижу,  курю. Змеюка тоже балдеет. С окрестных
яхт собирается народ.
     "Ребята, вы змею когда-нибудь на яхте видели?"
     "Нет"
     "Идите и смотрите"
     Что  тут  началось!  На  свои  яхты  все  идти  боятся  и  вокруг  моей
образовалась толпа.
     "А может вы ее из дома привезли?" -- спрашивает кто то с надеждой.
     "Угу. Так у нас в Москве по Калининскому они толпами ходят."
     Тут   появляется   мой  совладелец  яхты  Андрюша.  Увидав  толпу,   он
распихивает ее с воплем:
     "Да-да, это мы ее построили!"
     Когда до  него доходит, что яхтсмены собрались не обсуждать технические
решения изготовления яхт, а из-за какой то змеюки, он в сердцах хватается за
багор.
     "Осторожно, это их боевая хитрость притворятся спящими!"
     Советы  знатоков не помогают, и Андрюша выдворяет с  яхты безбилетницу.
Змеюка оказалась дохлой.
     А в это время...
     Метрах в ста в кустах сидели с биноклем в  руках Шурик с Бобом. Шутники
чертовы...


     "Андрэ, так как же ты  перевернулся?"  --  вопрос,  который мы задавали
каждый день на Катуни,  да  и ни  один  гусятник не  обходился  без него.  В
результате    появилась   легенда,    скорее   всего,   мало   похожая    на
действительность. Вот она.
     На третий день пути мы приняли  входные шиверы  за третьи  и  четвертые
Щеки.  Да  и  не мудрено,  такие они были мощные. Перестроились  в  походный
порядок  и, с  богом, покатили дальше. По середине наша  байда  и  два  ЛАСа
спереди и сзади страхующие ее. Катунь для байды предел.
     При подходе к левому повороту  услыхали  мощный шум. Но  первый экипаж,
уверовав в  непогрешимость  наших  знаний  географии,  продолжал  движение и
скрылся за  поворотом. Приходится  следовать за ними. Вылетаем за поворот...
Скальное  сужение, по середине  лежит  "автобус"  (большая  скала), вся вода
сбрасывается с  него, и бьют в  стенку.  Справа есть узкий проход,  но после
него  скальный "карман" и  в нем крутятся наши ребята. Идем правым проходом,
надеясь,  что  ребята  успеют убраться. Не успели. Врезаемся в правый берег,
делаем телемарк и  ...  Уходим в  тень  плиты. Единственно  верный  путь для
байды.
     Последний  экипаж,  увидав,  что  творится справа,  решается прыгать  с
плиты. ЛАС бьет в стенку, и он переворачивается. Мишель вцепился в обвязку и
его понесло вместе  с ЛАСом, а  Андрэ ушел под воду. Всей  силой потока  его
припечатало к скале. Упершись в скалу руками и коленками, он думал об одном:
"Только  бы  не  лопнул  спасжилет".  Попробовал ползти  наверх  к солнцу  и
воздуху, но оттуда давил поток воды. Каким то чудом вспомнил золотое правило
водника -- воде не сопротивляйся! -- и пополз вниз. Господи, и чего только в
стрессовом состоянии не сделаешь! Сантиметров через десять его как будто кто
то хватает за ноги и рванул вниз. Скала оказалась полой.
     Его выплюнуло недалеко от нашей байды. С веслом в руке.
     "Андрэ, цепляйся!"
     "Где братан?!!"
     Он уже  был невменяем. Мы  видим,  как  течение  подносит его к родному
ЛАСу.  Вместо  того  чтобы  вцепиться  в  него,  как  подобает   нормальному
утопленнику, он веслом пытается подтолкнуть ЛАС к  берегу. Законы природы не
дремали и его, естественно,  вынесло  в  основную  струю.  Первый ЛАС  успел
зачалится к берегу, но,  увидав  такое  безобразие,  пошел на  перехват. При
входе  в струю  переворачиваются  и  скрываются  вслед  Андрэ  за  следующим
поворотом. Только сейчас замечаем, что от туда слышен  еще более сильный рев
воды. Никогда я так быстро не бегал, но Мишель все равно нас обогнал.
     С  горы  открылась такая  картина:  Андрэ, как Иисус  Христос висит  на
отвесной   скале  противоположного  берега,  под   нами  лежит  перевернутый
ЛАС-перехватчик,  а  рядом  бродят  две  мокрые  стрессовые  фигуры  и  ищут
третьего. Найти все  равно не могут и  переворачивают  ЛАС. Третий лежит под
ним тихо-тихо. Скрестив ручки.
     Блаженны туристы-водники, ибо их есть царствие небесное.


     Два мудреца в одном тазу пустились в поход по Зеленчуку.
     К тому времени мы были уже людьми опытными, за спиной два похода второй
категории сложности, и осторожными. Решили не зарываться и  пойти для начала
в  троечку.  Что и  предоставил нам  эту возможность  "Атлас  водных  путей.
Европейская часть".
     В автобусе полно туристов. Узнав, что мы идем вдвоем, объясняют: на эту
троечку выпускают только  с опытом пятой  категории  сложности.  Нашли  кому
объяснять! Нам  с Шуриком  стукнул  уже двадцать  один год. Ребята  советуют
присоединится  к какой  ни  будь  группе. Но  свою  компанию  не предлагают.
Застенчивые, однако.
     Спасаясь  от советов, мы быстро собираем  байду, грузимся и отчаливаем.
Байда  превращается  в  дикого мустанга.  Остекленевшие глаза заливает,  как
перископы. Со скоростью взрыва проскакиваем два поворота.
     "Владик, мы тонем"  -- слегка  поворачивает в мою сторону голову Шурик.
Ба, да байда полна воды! Надо  причаливать.  Делаем как учили: разворачиваем
байду  против  течения.  Выбираю  самый  спокойный  участок  и  приступаю  к
операции. Байда совершенно  не  управляема. Как только она становится лагом,
самый  маленький вал  ее переворачивает. Я сидел  высоко  и, поэтому, просто
ложусь на воду. Одна рука  вцепилась в байду, другая  держит весло, а весло,
прости  меня господи,  привязано  к  байде  киперной лентой. Шурика все нет.
Пытаюсь  решить проблему, кого спасать -- Шурика, весло или  байду. Наконец,
всплывает Шурик. У него сапог застрял в форпике. Там мы его, кстати, позже и
нашли. Жизнь заставила босиком пустится в  плавь, когда камушки застучали по
каске. Тормозим нашими телами об острые камни берега.
     Начинает накрапывать дождь.  Мы  молча,  не глядя друг на друга, ставим
палатку, переодеваемся во все сухое и готовим обед.
     Как  вы думаете, что мы сделали после обеда,  когда выглянуло солнышко?
Мы стиснули зубы, скатали  палатку, переоделись во все мокрое и... столкнули
в воду байду. Нам было 21 год. Каждому.


x x x
     И  еще два поворота мы  пролетели. Ничего в  памяти  не осталось, кроме
мельтешения  весел,  да ощущения своих остекленевших глаз.  Жались  к левому
берегу, и нас  припечатало к  огромному булыгану.  Почему-то не перевернуло.
Дня через три в аналогичной ситуациина  Косом пороге  погиб парень,  а байду
превратило в дырявый мешок. Выбираюсь на камень и пытаюсь  оттолкнуть.  Сила
реки неимоверная, пришлось выбираться  и Шурику. Байду сталкиваем,  но в нее
смог забраться один Шурик. Отталкиваю и  долго смотрю, как его  желтая каска
мелькает в валах.  Ой... Нет,  все-таки всплыл.  Пора  и мне выбираться.  До
берега метров пять. Бросаю на берег весло, а сам прыгаю. Естественно в воду.
Метров  через сто ласковый берег принимает  меня в  свои  каменные  объятия.
Шурику  то же  повезло,  он  причалил  вместе  с  байдой.  Кстати  это  было
единственное удачное зачаливание за весь поход.
     На  сегодня приключения закончены. Палатка уже стоит, на костре варится
борщ  из  красного пакетика,  где  нарисована голова  быка.  Рядом  булькает
вермишель, банка с тушенкой уже вскрыта.  Мы лежим  рядом  и сушим вещи. Все
это  под неумолкаемый рев реки. Мы не чувствуем себя людьми,  которые  могут
преодолеть любые препятствия. Мы ощущаем себя великанами, играющими стихиями
и решившими немного отдохнуть. Завтра первый  взрывной порог, но это завтра,
а нам уже сорок два года на двоих.


x x x
     Просмотр порога длится долго. Общаемся с другими туристами. Они смотрят
на нас, как на приведения. Жизнерадостный мужик из Дубны, стоя над останками
своей  байды, обещает  ее починить за  пол  часа. Блажен, кто верует.  Порог
производит  впечатление. Нагромождение  камней,  пенных котлов... Такое вижу
впервые.
     На  обратном пути наблюдаем чудо. Жизнерадостный и в самом деле починил
байду.
     Отталкиваемся от берега и... перед нами оказывается порог. Да мы только
что час от него шли! Влетаем в него и переворачиваемся.  Желанный берег рвет
не  только наши тела, но, к сожалению, и шкуру байды. Сохнем, курим, клеемся
и вперед, только вперед. Рычаги на себя и в воду, кто бы ни был за холмами.
     Зарастаем щетиной, но с опытом приходит знание, отрабатываются команды:
     "Греби, дурак!" -- камень слева.
     "Спакуха!" -- препятствие справа.
     Совершенствуем подход  к берегу.  Подводим байду  почти  вплотную,  и я
выпрыгиваю.  С головой  ухожу  под воду, а  Шурик, где-то там, на  верху, не
слыша команд, сам начинает  вопить: "Правее! Табань! Еще чуть-чуть! Отлично!
Молодец!" Отвечать ему некогда, держусь за привязанное киперной ленточкой  к
байде весло и большую часть времени провожу под водой.
     По  утрам  не дают скучать представители местной  власти. Какой то охот
инспектор  требует документы. Обалдел на майские праздники.  Протягиваю  ему
комсомольский билет, а Шурик не менее профсоюзное. Идиоты! Водку надо иметь,
молодежь. Документы их удовлетворяют, а наш костер в Архызском  заповеднике,
видите  ли,  не  удовлетворяет!  Составляют  акт  и  пишут,  что штрафуют на
тридцать  рублей.   До   сего  дня  жду  его.  Дружной   семьей  растянулись
туристические группы вдоль всей реки. К  концу  дня  получаем  сообщение  по
беспроволочному телефону, что грозные начальники  сломались уже на четвертой
группе. Спите себе спокойно, дорогие товарищи!


     Счастлив тот,  кто умеет экономить на своих излишествах. И  я со  своим
капитаном, пропустив перекур,  первыми столкнули  байду на  воду. Встретимся
ребята, о чем речь...
     Гребли не спеша. Впереди жизнь полная приключений, а  позади тоска.  То
есть те же самые приключения, ставшие свершившимся фактом.
     Замаячил  мост с единственной опорой  по середине.  Дальше  -- развилка
реки. Нам  надо  идти влево, но  на  право, вроде бы  лучше. Влево.  Вправо.
Типичная задача для  буриданова  осла,  имеющая  единственное математическое
решение -- удар ослиным  лбом об единственный столб, между двух стогов сена.
Аксиома  для туриста-водника. Как "число пи для гренландских китов равняется
3,14" (ей богу, так  черным по белому написано в  "Справочнике китобоя" 60-х
годов выпуска).
     Естественно только чудом проскакиваем опору моста, но пришлось свернуть
в правую протоку. Остров довольно длинным оказался. Зачаливаемся после него.
Ждем.  Ребят  все нет  и нет, а жрать хочется. Сан Ваныч  прошелся  по левой
протоке,  но   ребят  не  обнаружил.  Складываем  два   плюс  два.  Зная  их
целеустремленность и нашу не спешную греблю, приходим к  логическому выводу,
что народ нас обогнал. Решение однозначно -- погоня.
     Прекрасна  и  чудесна  великая  Саянская  река  Кантегир!  Во множестве
поберегам ее  произрастает  отзывчивых рыбаков. И  много  по  водам ее катит
туристических групп. И каждый  рыбак докладывал, что  кто-то проходил. А мы,
естественно, догоняем.
     Азарт  замешивается  на  злости.  Гремучая  смесь.  Забыты  перекуры  и
гигиенические остановки. Весла от напряжения гнутся.
     Поздним  вечером  нас останавливают грозовые  зловещие тучи  светящиеся
чем-то  яро-красным. Такого  я не видел ни в прошлой,  ни в  будущей  жизни.
Приходится останавливаться,  поскольку штормовой  ветер выкидывает байду  на
берег. А жаль. Еще немного...
     Решаем  встать  утром  пораньше  и  продолжить  погоню.  А  пока строим
временное убежище и скрываемся в нем.
     Ребята, до которых Сан Ваныч не дошел метров  тридцати, появляются часа
через  два, уже  в полной темноте, случайно  заметив брошенные  нами  весла.
Выматоные и высушанные встречным штормовым ветром. И в прекрасной спортивной
форме...


x x x
     Могуч   и   языкаст  великий  русский   язык!   Это  фейерверк,   взрыв
незамутненных природных чувств. Нет, не то о чем  вы  подумали, с нами  были
дамы. Не было сказано ничего  из лексикона прыщавых юнцов, а их всего то три
слова,  да три буквы. Юнцам нужно  самоутвердится,  а,  только оскорбляя, им
кажется, что достигается эта цель. На большее ума в этом возрасте не хватает
--  все  в прыщи ушло.  А у  взрослых начальников, у которых  прыщи перхотью
осыпали вицмундир... Им тоже надо самоутвердится, бедненьким.
     Нет,  ребята, ходите в настоящие водные походы. В  хорошо  отстоявшейся
компании.  Только здесь  ваши друзья смогут  объяснить, кто вы есть на самом
деле. Это, как проперченный  украинский  с пылу  с  жару  борщ за шиворот на
спину, покрытую мурашками; как ледяная водка на раскаленные уши...
     Фу-у... Ребята,  мне больше  не наливать. Плесните только  всепрощающий
боуль (шампанское, цедра,  лед и  т. д. и т.  п.),  да я побреду домой. Меня
сегодня встречают.


     К порогу Текдельпень мы подошли вечером. Подходили осторожно, не спеша,
тщательно  разыскивая   ориентиры.  Группа  сборной  солянки  из  Ленинграда
тащилась  позади, уверовав в наши  знания и остановились  в полу  километрах
выше.
     Текдельпенем пугали еще в Москве, и мы пошли просматривать его сразу по
прибытию. Скальное сужение со множеством карманов представляло собой туннель
с хаотическим и переменчивым набором течений. Одним словом, кипящий котел, в
котором  проложить  маршрут  просто  не возможно.  Картина  меняется  каждое
мгновение. Идти на байде в этот уровень воды бессмысленно. А на ЛАСах?
     Возвращались мы молчаливые. Основная часть народа, обуючивающая лагерь,
ждала наших слов. А мы молчали. Молчал даже я, самый говорливый. Катунь дала
нам  жару в первые дни  (заплыв Андрюши в одном спасжилете  через два мощных
порога) и не отпускала во все последующие. "Мужики, так  что там?" -- первым
не выдержал тот же Андрюша. "Наша пони  не пройдет"  -- отрезал Костя. Все с
надеждой посмотрели на меня,  авантюриста. Я молчал, как  рыба  об  лед.  "А
ЛАСы?"
     "Попытаться, наверно, можно"  --  со здоровой  долей  оптимизма ответил
Костя.
     И, вдруг, я  оказался в другом измерении. Как в фэнтези. Им завтра идти
в порог, а мне нет. Теперь я наблюдаю  со  стороны,  как ведут себя мужики в
пред стрессовой ситуации. Вот пробежал в одних трусах (семейных)  с  воплем:
"Кий  я!"  --  Валера.  Кто-то ржет по  поводу и  без... Я  физически ощущаю
статическое напряжение ожидания.
     "Ребята,  давайте  поговорим  о бабах" -- пытаюсь разрядить обстановку,
благо поход чисто мужской.
     "Давайте!"  -- благодарно  подхватывает  Андрюша,  двухметровый образец
мужской красоты. Теперь я спокоен, рассказов необерешся до утра и не кто его
не сможет остановить. Даже живая женщина.
     "Поставили  меня,  как-то, часовым  у  могилы нашего  командира. Вдруг,
автомат выскальзывает у меня из рук и падает в могилу..."
     "Андрюша,  очнись, давай ближе к теме!" -- пытаюсь вернуть его  на путь
истинный.
     "Да-да. А был другой случай. Хоронили мы другого командира..."
     Я, как всегда, оказался прав. Остановить его не смог никто.


     Какой нормальный мужик в трезвом уме, возбудившись  от названий сел (ей
богу, как в престижном ликероводочном!), мимо которых  приходилось проходить
изо  дня  в  день  по  реке  Риони,  способен пропустить  Хванчкару?  Стыдно
признаться,  но это я, признанный специалист по связям с местным населением,
променял  романтичное путешествие за божественной влагой по горам Кавказа на
перекус.  Господи, на обыкновенный,  туристический перекус, да не  за столом
будет сказано!
     Два  ходока  (были  в  нашем  коллективе  возбужденные   трезвые  умы!)
вернулись поздно.  Один из них нес на плече двадцатилитровую бутыль,  и  оба
старательно покачивались, наглядно демонстрируя мои упущенные возможности.
     История их поисков кратка, но поучительна. Поднявшись на дорогу, мужики
отловили  первого попавшегося шофера и в  лоб  спросили:  "Где купить вино?"
Ответ:  "Вах,  вы спросили того, кого надо  было  спросить!" И всей  честной
компанией  отправились  далеко в  горы. Их встретила  столетняя старушка,  а
грузинка  младая  (по  выражению  Андрюши: "не так  хороша,  как  ее много")
принесла продегустировать  вино. Вино, естественно, оказалось  божественным.
После  чего  на  столе  появилась  зелень  и  чача. Наша  интеллигенты стали
отнекиваться и лепетать о сухом законе, о  том, что впереди пол дня ходового
времени... "Вах, я сам за рулем" -- изумился водитель...
     Но  осенний  день  в  горах  короток и  пора  отчаливать.  Я  с  нашими
знаменитыми  ходоками заползаем  в  ЛАС.  Ребята  пытаются  сбросить  с себя
показное опьянение и, вдруг, я с ужасом понимаю... НЕ МОГУТ!
     Впереди обливняк.  Я кричу: "Костя, куда? Вправо, влево?" Костя думает.
Сваливаемся в  пенный  котел.  Как  по команде,  мы  с Андрюшей хватаемся за
бутыль намертво  привязанную между  нами. Отфыркиваясь,  всплываем. "Извини,
пожалуйста, а  что  он сказал?"  --  вопрошает  Андрюша,  оттягивая  от  уха
гидрокостюм... Да... Они жили долго и счастливо  и могли, к чертовой матери,
помереть в один день.
     Поверьте мне, ребята, умный трезвому не товарищ.


     Свершение мечты дело времени. Была бы мечта.
     Обшарпанное и облезлое чудище ново-ладожской постройки стояло на том же
месте, где мы  его видели в первый раз.  Но уже наше, родное. Собственность.
Прообраз  яхты, где "взор  художника  провидит стан богини, готовый лечь  на
полотно".
     Задача: скинуть "стан богини" на воду.
     Присутствовали: бывший хозяин с  супругой, мой лысо-бородатый компаньон
и я, покорный слуга своих прихотей.
     Задача явно не выполнимая. Всего два мужика, хлипкая в  своем изяществе
женщина и послеаппендицитный компаньон  против  полу тонного "стана" и  трех
посудин весом от одной тонны до трех, к тому же стоящих на полозьях.
     Мужики со  знанием дела рассуждают, как  решить эту задачу.  В будущем.
Отдаленном. Прерывает полет мысли женщина:
     "Мальчики, да вы что?"
     По мановению волшебной палочки в наших руках  появляются ломики и... За
пол часа все три громадины раскиданы, а наша стоит у слипа.
     С тех пор я ни за  что не поверю в не выполнимость какой-нибудь задачи.
Просто не хватает изящной женщины.


     А  произошло  это во  времена сухого закона.  Высохли  магазины, только
людская  очередь  пылью  клубилась  у  их  подножья.  Высохли души пьяниц, с
изумлением понявших, что у них и души нет. Высохло все.
     Но у  нас с  собой было. На законные  капитанские 50 грамм перед ужином
всегда можно рассчитывать.
     На горизонте замаячило село Красное. Энтузиасты  экскурсий, начитавшись
рекламных проспектов,  решили осмотреть фарфоровый завод. А я,  естественно,
остался покопаться в своих сновидениях.
     "Владик! Деньги!  Сумки!" -- вопль  скидывает меня с  банки в  гробике.
Просчитав лбом  все бимсы, выскакиваю из люка. Вот уж никогда бы не подумал,
что фарфоровое искусство может довести нормального человекообразного мифиста
до такого. На  берегу стоял Шурик, бледный, дрожащий, и выталкивал  из горла
только эти три слова.
     "Сколько?"
     "Все"
     Ни слова не говоря, даю требуемое. И жду развязки драмы.
     Шурик  с Кожой  осматривали местные  достопримечательности,  такие  как
книжные  и продовольственные магазины. В одном из них  они обнаружили  музей
ликероводочного искусства.  Как  истые  знатоки, они  не  спеша  осматривали
раритеты,  прекрасно сознавая, что в музее ни к чему  прикоснуться не дадут.
Вдруг,  в  музей  врывается  абориген. Невежа с порога  орет: "Ркацетели" за
девяносто  две есть?" "Нет, закончилось"  "А,  черт,  давай дорогое  за рубь
пять!"
     Инстинкт советского человека сработал незамедлительно, и  с воплем: "Мы
тут первые  стояли!" -- они стали перечислять  знакомые с детства  названия.
Перечисляли  до тех  пор,  пока деньги  не кончились.  Именно тогда,  Шурик,
оставив Кожу сторожить магазин, рванул на яхту.
     Чудо объяснил  прохожий, когда они с  чувством глубокого удовлетворения
пили пиво у входа в магазин:
     "Ребята,  быстрее бегите  от  сюда! Милиция  всех  зашедших  в  магазин
вылавливает и  отправляет на сельхозработы, а вы совсем обнаглели, так еще и
распиваете!"
     Занавес...
     **
     * 
     
Красное  на  Волге  божественно! Особенно  после  "Адмиралтейского"
пива.  А  когда  зачалились  на  спасательной станции  в  Костроме... Запасы
кончились к часу ночи.  Наши новые друзья  спасатели завели  мощный  катер и
отправились за самодельным продуктом самораспада.
     Как вы сами понимаете, утро отличалось от прошедшего дня. Но чудеса еще
не закончились. На чисто рефлекторный риторический вопрос о  пиве я  услышал
вполне  конкретный ответ.  Еще  не веря в свое счастье, пошел будить Шурика.
Пессимист Шурик  только стонал в ответ:  "Ich bin больной". Но я, авантюрист
по натуре, заставил подняться его с одра.
     Пивной  бар располагался в  ста метрах от яхты. У входа  стояло человек
десять с хронически помятыми лицами. Ровно в одиннадцать нас запустили.
     В  чистом  и  опрятном зале  нас  усадили  за  столики  с  белоснежными
скатертями. Официант  в галстуке-бабочке вежливо,  без  надрыва объявил, что
сначала надо купить  комплекс,  а потом  уже можно заказывать  пиво в  любом
количестве. Он выразительно посмотрел на нас. Мы сидели. "Комплекс стоит три
рубля" -- давил он. Мы хранили молчание.  "На каждого!" -- уже с отчаянием в
голосе  произнес  он.  Постояв над  нами некоторое время, официант  обречено
побрел на кухню.
     Комплекс  представлял   собою  графин   пива   и  полуметровое   блюдо,
заставленное бутербродами с колбасой, рыбой, икрой и т. д. К тому  же многих
сортов. А  над головами чудо  двадцатого  века --  телевизоры на кронштейнах
настроенные на второй канал.
     Кто сказал, что я атеист, не верящий в чудеса? Да не приведи господь! Я
сам бродил по воде аки  посуху. На яхте.  Когда  не было течи. И  я  сидел с
двенадцатью хронически помятыми  апостолами. И один  из них был  официант. С
тремя рублями за комплекс.
     24 
     Пеммикан  для индейцев, что  счет в швейцарском банке. Живи и веселись.
Пеммикан  по  нашему  -- это вещь в себе, грубо говоря, -- ноумен.  Особенно
если он приготовлен моими руками.
     Приготовить  пеммикан элементарно. Берешь 400  граммов  бизоньего мяса,
перетираешь  его, бросаешь в килограмм  бизоньего  сала, выпариваешь  воду и
храни на здоровье окружающим друзьям!
     С  бизонами  в те  времена  испытывались временные  трудности,  поэтому
пришлось  готовить пеммикан из случайно подвернувшихся продуктов.  Результат
не замедлил себя  ждать.  Уже в поезде  чуткий нос завхоза  ощутил некоторое
несоответствие  запахов.  Узнав,  что  я  пробовал  выпаривать   подзакрытой
крышкой, он вывесил мешок за окно вагона для  просушки. Через несколько дней
несоответствие  запахов окружающей  среде ощутили  и не  в чем  не  повинные
пассажиры. Да еще  как ощутили! Только визит в вагон-ресторан, где  пеммикан
прокалили на  противне, спас нас  от  суда Линча.  И всего-то  за  150 грамм
спирта!  Лишь специфический  запашок за завтраком напоминал нам, что не боги
горшки обжигают, а я, ваш покорный слуга.
     Нам  бы  остановится  на этом  эксперименте,  но советский  баран, э-э,
виноват,  турист, полный энергии и  опыта готовит это блюдо во второй раз на
следующий поход.
     Естественно,  к  данному  продукту было проявлено повышенное  внимание.
Консилиум  гурманов  каждые  несколько часов исследовал  произведение  моего
искусства. Анализ мочи гурманов оказывался  в норме и мы успокоились. Дня на
три он был  забыт  в  рюкзаке, так  как осуществлялась  заброска в  верховье
Катуни.
     В первый же вечер  на месте я с  трепетом открыл  рюкзак, и... Фольклор
туристов  обогатился новыми фразами: "Зеленый,  как  пеммикан",  "Нюхнуть  и
помереть" и так далее. Всю ночь,  когда будущие остряки спали, я в кромешной
темноте прокаливал пеммикан на противне. Первую половину  похода мы питались
результатами моего бессонного труда, ибо под суровым присмотром завхоза  мне
приходилось (не пропадать  же!)  раздавать каждому  причитающееся.  Аппетита
уголь с запахом не прибовлял, зато веселья... Было полные штаны.
     По доброй традиции в конце похода  гуманно  сжигаем на алтаре  ботинки,
штаны, носки отслужившие свой срок. На отдельный алтарь возлагаются  остатки
(немногочисленные) продуктов. Торжественно, под  ликующий вой многочисленных
местных  собак, возлагаю пеммикан на вершину.  На утро  собак мы  больше  не
видели.
     Ни одной.


     Если  водные походы это искусство,  когда приключения тамтамом  бьют по
нервам, а  тесный, на месяц замкнутый  коллектив успокаивает души, как бочка
молодое вино, то гусятники -- апофеоз оного.
     Начинается   он   с  предвкушения.  В   процесс   предвкушения  входит:
изготовление   кино-фото   продукции,   заготовка   съестных   продуктов   и
ностальгическая  жажда  воспоминаний.  Внимание! Для посторонних  в  больших
дозах смертельно опасно!
     Собираться надо пораньше, на пустой желудок.  Тебе в руки дадут  нож  и
заставят  резать  лук.  Время  от  времени отзывая  для употребления  сухого
коллекционного  вина  из  неправдоподобно  малюсеньких рюмочек.  С  калеными
орешками.
     Когда желудочный сок дойдет до нужной кондиции, всех усаживают за стол.
По  древнему пищеварительному  закону со временем употребления в алкогольных
напитках должно расти содержание сахара и крепость.


     Походный зуд не утихает  никогда. Стоит раз попробовать сходить в поход
и по гроб жизни заполучил желание до "невмоготу". С  чем тебя  и поздравляю,
жри и  наслаждайся. Но полностью это блюдо созревает к апрелю,  к половодью,
когда остается совсем чуть-чуть и ...
     Ранним  весенним утром  я  проснулся,  сладко потянулся  и... окаменел.
Любимая болезнь туриста-водника, Дьявольщина!
     Плевать.  Ползу на работу. В  ту блаженной  памяти  историческую  эпоху
суббота была  рабочим днем. Долго  умащиваюсь в кресле, перекуриваю и  звоню
другу.
     "Что, не пойдем сегодня?!" -- с явно излишней долей оптимизма вопрошает
он,  то ли заболевший, то  ли девчонка на  горизонте  мелькнула. На дурацкие
вопросы не отвечаю и после работы в назначенное  время прихожу к нему. В его
глазах я  вижу  свою  ковыляющую  походку,  перекошенную фигуру  и не  менее
перекошенную физиономию.
     "Будем лечится радикально. Надевай на меня "карандаши"".
     Шурик   безропотно   поднимает  самую  тяжелую  часть   нашей  амуниции
(продольные составляющие байды). Я просовываю руки в лямки...
     Очередное чудо советской медицины свершилось!


x x x
     Моча  (на  моем   компе  нет  знака  ударения,   так  что  ударяйте  по
собственному вкусу)  весною представляет из себя местами проходимую на байде
речушку. Под начинающимся дождем  собираем байду, грузим в нее вещи и  тащим
оную по камням. Иногда сплошной перекат  сменяется  маленькими, но глубокими
прудиками. Приходится залезать в байду, чтобы  через несколько метров из нее
выбираться.
     Дождь  то  усиливается, то не прекращается.  Речка углубляется,  но уже
темнеет. А места для стоянки  не наблюдается. Наконец, замечаем одинокий дуб
и под ним  располагаемся. Дождь  по заказу прекращается.  Разводим костер  и
готовим борщ. Борщ из пакетиков  с эмблемой  бычьей морды -- мечта  туриста,
романтика и вообще  любого чокнутого человека, а банка фасоли в томате... Не
только язык, но  и ручку с компом проглотить можно, начав подробно описывать
это  событие.  Лично  я не рискну.  (Особенно, если  учесть, что пишутся эти
строки в Таиланде, после поездки на Рифовые острова и во время  мазохистских
раздумий: то ли сейчас пойти в ресторан, то ли  с дуру еще немного помучится
над воспоминаниями).
     Ресторан, естественно,  победил  и  всякие глупости в  голову больше не
лезут. Устраиваемся на ночь. Так как шли не в серьезный поход, а на прогулку
с одной ночевкой, то не захватили с собой ни спальника, ни палатки... На нас
одни  намокшие   телогрейки,  да  на   мне   шапка-ушанка   (сухая).  Дождь,
перевыполняя план,  опять заморосил.  Пытаемся устроится под байдой. "Прима"
--  байдарка  легкая, удобная,  но узкая,  зараза!  Ложимся спина  к  спине,
надеваем ее на себя, как одеяло, выдыхаем... А вздохнуть уже не получается.
     Тут я начинаю щелкать зубами.  День выдался тяжелый,  не всякая психика
может  выдержать  и   Шурик   после   продолжительного  молчания  с  опаской
спрашивает:
     "Владик, ты че?"
     "Да ухо пытаюсь поймать".
     Шурик замолкает намертво, а я все продолжаю ловить зубами завернувшееся
ухо  шапки. И только сейчас, когда я пишу эти строки на  Новый год в знойном
Таиланде, меня разбирает любопытство, -- а о чем он тогда мог подумать?

     Люблю  я  свою  походную  компанию.  Ребята,  как  на  подбор  попались
душевные, и, можно даже так выразится, вежливые. Судите сами, я поведаю одну
из основополагающихлегенд походного мира.
     Мы сидим на  груде слегка чистых рюкзаков и байдарок в речной посудине,
которая  доставила  нас из Лабытнангов в Салехард. Бог знает, какой день  мы
пытаемся  вырваться  из пленительного мира  Приполярного  Урала,  оправдывая
добрую  советскую  привычку  попадать  на  Север  легко и  элегантно, а  вот
возвращаться... Кругом  мусор и грязь, причем явно не  та от которой  нежные
микробы  дохнут. Ото  сна,  благо уже  ощущалось приближение  рассвета,  нас
удерживало чувство долга  перед  теми семижильными парнями, которые пытались
приготовить обедозавтрокоужин на песчаном бреге при  ветре не  менее четырех
баллов из насквозь промокших щепок, да чувство несколькодневного голода.
     И  чудо  произошло! В помещение вошли титаны  походного  мира, трепетно
неся  дымящиеся  реликвии. В молитвенном  экстазе  мы сгрудились вокруг них,
прижимая к сердцам (а кто и к  желудкам) миски,  кружки и ложки. В  одном из
канов белела (именно белела!) манная каша, а от янтарной поверхности другого
воспарял  душистый  аромат  свежезаваренного чая, почти  уже забытый  нашими
ссохшимися желудками.
     И  тут моя  рука  потянулась к  кану с  чаем. Не  знаю, что она думала,
наверное, совсем  осатанела  от  бессонницы.  Я смотрел на  свою  руку,  уже
понимая, что совершаю. Моя походная кружка, прошедшая много походов и этот в
частности, которую я  давно не мыл, так  как уже  бессмысленно, опустилась в
янтарную жидкость. На глазах всех присутствующих...
     И  что? Нет,  вы  подумайте  и  попробуйте  представить,  что произошло
дальше? Слабо?
     Средь гробовой тишины раздался негромкий голос:
     "Отойди малыш, у нас дюже крепкий табак".
     Через мгновение, уже стоя на палубе  с остатками чая в  своей кружке, я
стал понимать, что и на смертном одре я услышу этот задушевный голос.
     Да, господа, джентльмен даже в походе джентльмен!
     45 
     Последнее пристанище  человечества на  Приполярном Урале встретило  нас
многоярусными  нагромождениями  ящиков  с  пустой  стеклотарой.  Узнаю тебя,
Русь-матушка! Даже на Севере.
     Быстро-быстро,  к вечеру, собрали байды в  узеньких проходах и  в путь.
Впереди Шурышкарский Сор. Грандиозная поверхность воды,  по которой  даже на
байдах надо идти по фарватеру. Идем всю долгую белую ночь. Жажду нам утоляет
Кижа, шаманя марганцовкой над забортной водой.  А  вот "до ветру" сложнее --
экипаж  смешанный,  то  есть с нами была  дама.  Галантно  пытаемся  сходить
погулять на  ближайший  островок, на котором не то  что  кустика, травки  не
было.  В  самом  центре  островка,  до которого  брели с полчаса,  грязи  --
женщинам как раз по  пояс. Остатки цивилизованного воспитания  спадают с нас
вместе с этой грязью.
     К утру добираемся до материка. Шикарный песчаный пляж, метрах в ста  --
стена удивительно  высоких для этой широты деревьев. Сходу  ставим  палатки,
что бы поспать, а потом плюем на  отдых и начинаем паковать вещи. А зря. Для
начала  обнаруживаем  отсутствие  всего  запаса  риса.  Под   нашими  косыми
взглядами Андрэ перетряхивает свой рюкзак и находчиво,  но  нудно, объясняет
нам, что в  кормовом походе надо питаться дармовыми  местными  деликатесами.
Удар  по нашим  желудкам  страшен, но  приговор был суров  и  справедлив  --
самоличное  приготовление  плова  на  все  честную  компанию.  Приговор  был
приведен в исполнение на первом же гусятнике.
     Веселое начало  нашего  похода продолжил  Юра. Чай  тоже приказал долго
ждать  нашего  возвращения. Настоящий  индийский  чай, в  те славные времена
изысканнейший дефицит. А это  уже катастрофа.  Поход, особенно кормовой, без
чая, как гусятник без спиртного. От  братьев Вороновых про чай узнаем все --
и где на буфете  он лежит, и  как выглядит буфет,  и как запакован чай, и...
Легче  не становится. За сто верст ни одного  населенного  пункта, не говоря
уже об открытом магазине. В ужасе Юра хватает литр спирта и бежит к соседней
группе туристов. Назад  он возвращается  без спирта, но с двумя пачками чая.
Одна  большая, да  одна маленькая.  Грузинские. Бр-р-р! Домой их и привозим,
как  сувенир, ибо природа  (таежная) для народа (туристического)  бесплатный
поставщик  не  только дичи и хариусов. Вкуснее приполярного чая, настоянного
на молодости, я ничего уже не пил.
     Солнце, легкий ветерок,  рассыпчатый под  ногами песок, пережитые ужасы
расслабляют  меня  и я бреду  в одних плавках до леса. Где-то в вышине гудят
высоковольтные провода... И только войдя в лес, до меня начинает доходить: а
откуда  в  безлюдной тайге может  взяться ЛЭП?  Но  это  уже другая история.
История  про  битвы с могучими  стаями комаров,  которые мы  смогли победить
оружием  пострашнее  моих  плавок;  бесславные  поражения от  полчищ  мошки,
которых, хвала Великому Оллорикену, смог смести только сильный ветер...
     Ветер, до ветру... Каламбурьте сами. А  мне  в  том лесу, поверте  мне,
было не до каламбуров...


     Выходили мы с Приполярного в места обетованные по великой  таежной реке
Танью. Вот  уже вдалеке  показалась первая  примета человеческих существ  --
лодка. На всякий случай прячем свои ружья от греха подальше.
     Но лодка  ведет  себя  как то  странно, во  всяком случае, на поведение
охот. инспектора не похоже. То  часто-часто  загребает веслами, то замрет на
месте. Лодка носом воткнулась в берег,  из  нее выскочил малюсенький эвенк и
побежал. А за ним  по песку потянулась громадная щука!  Он бросился к ней и,
тюк-тюк, быстро застучал  по  ней  колотушкой. Великанша как то очень быстро
смерилась со своей участью и затихла. В ней оказалось (да отсохнет  мой язык
на  гусятнике!)  метра  два! А эвенк ростам  мне по грудь, а дылде  Андрюше,
который с ним  затеял великосветскую  беседу,  соответственно, э-э, по пояс.
Жена эвенка, как  и положено,  оказалась на голову (эвенкскую)  ниже мужа. А
дети...  Не знаю,  что меня  больше поразило  -- щука  или  эвенкская семья.
Скорее всего -- контраст.
     Щуку,  по слухам, продали близлежащим туристам за  ящик водки. И теперь
они рассказывают не менее достоверные истории про эту рыбку, чем я.

     Влад