Среди недостатков, которыми Создатель щедро оделил людей, в приведенных ниже воспоминаниях особенно выпирают два: эгоизм и забывчивость. Что поделать, естественно, лучше всего запомнилось то, что имело непосредственное отношение ко мне лично, а и запомнилось-то не очень много вследствие второго упомянутого недостатка. Поэтому повествование сие полно смысловых каверн и лакун, а за единственного героя запросто можно принять меня, склеротичного и самоозабоченного. Не так все было, совсем не так.

Не верится. До сих пор не верится, что все это произошло наяву. Так не бывает, потому что не бывает никогда. И все же – это случилось.

Об очередном выходе на Приполярный Урал мечталось три года. Маршрут подготовили в 1993-м, но не сложилось, и остатки компании зарулили на матраснейший сплав по Вишере. В 1994-м люди не набрались вообще: Лёша Протопопов и Андрей Карасев не приехали из Москвы, идти же втроем (двое – девчонки!) – несомненное сумасшествие. И вот новая попытка: попытка – не пытка, верно, товарищ Берия?

На сей раз Андрей приехал. Я глазам не верил, когда углядел его, вываливающегося из свердловского поезда с огромным полупустым брезентовым "Алтаем" за спиной. Однако, факт: приехал!

Все равно, затея ужасно смахивала на пошлую выходку школьников. Намечаемый маршрут можно защитить как тройкой, так и пешей четверкой – при некоторых ухищрениях. Соваться в четверку вчетвером два плюс два – таких финтов в истории что-то не припоминается. Под Российским крестовым флагом и девизом "авось"… Собственно, людей в округе меньше не стало, но, как водится, всех что-то держало. В наличии оказалось "два человека и два якоря": я, Андрюша Карасев, первый раз идущий неведомо куда (и не только для него), Света и Лена Зайцева, давно желавшая повидать края дальние. Четверо. Четверо!.

Последние дни перед выходом проходили в бегах неостановочных. Продукты дорожали, и надо было искать, где дешевле. Андрей приехал без резиновых сапог, нужен 45-й, нашли только 43-й. Звонили Сухареву в Печору, он сказал, что база Желанная окончательно померла, вот те раз – куда же мы будем выходить? Ладно, ладно – хлопоты, бега, нервы – там посмотрим. Примерно параллельно с нами в тот же район намеревались две толпы: группа СЮТур'а во главе с Сергеем Кокшаровым и, вместе с ними, десять человек. Они собирались вылететь вертолетом из Березников под Народную, залезть на нее, Манарагу, может быть, на Колокольню, пройти через Медвежий на Вангыр и улететь с сухаревской базы Озерной под Сундуком. Я кое-что им рассказал, что знал, дал скопировать хорошие карты, попросил: возьмите одного человека с ПСН-ом, он нас подождет под Народной или на Оленьем, раз Желанной нет, сплавимся по Кось-Ю. Мнутся: мол, только СЮТуровские детки летят бесплатно, остальные выкладывают за вертушку по четыре сотни. Мнутся некачественно: перед этим проболтались, что смета на весь поход – семьсот с носа, а считать я умею: четыреста – за вертолет туда, двести – за обратно, что же – сто на все остальное? или врут, или завираются. Решил: черт с вами, обойдемся. Как?! Авось.

Сами мы экономили на походе, как могли, поскольку ресурсы были жестко ограничены, и хотелось оставить кое-что на запас и кое-что на потом. Доходило до смешного: купил грузинского чая (по нормативам насчитал 600 граммов, фактически не выпили и 250), Ленка возмутилась и приволокла что-то индийское. Его и пили, а запаянный пакет грузина благополучно возвратился домой. Вообще, Зайцева любит комфорт. Притащила дорогую индийскую зубную пасту, сказала: не хочешь – не проводи в расходы, но "Поморином" я зубы чистить не стану. Взяла второе мыло – зачем? В итоге, первое я протаскал так же напрасно, как и лишний чай. До Перми ехали в общем вагоне, для Андрея состоялось первое с ним, общим, знакомство, раньше он ниже плацкартного не опускался. Как потом жалели, что в скорых поездах, куда поневоле приходилось залазить, общих не было вовсе, а плацкартные – они такие дорогие!

Труднее всего оказалось с мясом. "Мясную начинку" московский "Колосс" давно уже не выпускает (сам звонил в отдел сбыта, интересовался), при словах сублимированное мясо в МГЦТК посоветовали дверцу духовки почаще открывать, чтоб фарш лучше подсыхал, но на такие эксперименты не тянуло. Постановили – банку тушенки в день. Надо же, как мы недооценивали раньше это невкусное, противное, такое легкое и калорийное сухое мясо! Глупые.

Мою замечательную удобством и весом – всего-то 5,5 кг сухая – палатку без разговоров отмели, как негодную, выпросили в школьном клубе самошивное изделие из парашютного шелка весом килограмм. Специально к этому походу сшили новый спальник – красивый, синтепоновый, теплый и очень легкий: килограмм против 3,5 старого спальника. Сначала мыслилось взять только его, но, попытавшись вмеситься туда вчетвером, эту идею отбросили. Так и волокли весь поход спальники на шестерых, зато спали весьма комфортно. Почти всегда и почти все. Беготня, беготня…

Беготня кончилась. Все – купили, собрали, сшили, уклали. Упихали. С трудом. С большим трудом, потом и кровью – плохо лезло, а с ноги толкать жалко. Сухарные "головы" рюкзаков солидно возвышались над нашими собственными, когда солнечным вечером 29 июля мы протискивались сквозь узкий проход вагона поезда до Перми. Как-то сразу решили проблему сна в общих и прочих вагонах без белья. Спальник-2 везли несшитый, то есть в виде двух одеял – шерстяного и ватинового; также в наличии имелся новый спальник и вдосталь пены. Так и разлеглись: Света на новый, Лена на старый спальник, Андрей на одеяло. Мне осталась пена, а потом – и краденые матрасы. После предстартовой карусели уснули быстро и крепко. Утром Андрея поразил вид устья Чусовой, по мосту через которую неспешно шлепал наш паровоз. Есть чему дивиться – мост с дамбой вкупе километра два с гаком…

Пермь встречала неласково. Залы ожидания – какие на ремонте, в другие только по билетам, ни буфета, ни привета. Сунулись в расписание – надо ж, по нечетным идет очень удобный пассажирский, очень медленно идет, долго в Кирове очередного поезда не ожидать, а сегодня-то тридцатое. На дворе не то чтоб холодно, прохладно и слегка сквозит, не то моросит, не то приморашивает… Постановили: рвем отсюда, как можно скорее, Киров, по воспоминаниям, много любезнее, и уже через 50 минут сидели в скором (по номеру) пассажирском (по виду и скорости) поезду, увозящему нас все вглубь и вглубь нашей дерзкой авантюры.

Поезда, как правило, не запоминаются и ничем не отличаются друг от друга в памяти уже через несколько дней после того, как их покинешь, если, конечно, ничего изрядно вон выходящего не произошло. И такое бывало, четыре года назад на том же перегоне упавший с третьей полки один из наших рюкзаков до немоты ошарашил одну ругучую бабульку, но этот переезд ничем примечательным не обозначился. И славно. Хотя нет: случился выброс пара и шипа при попытке научить Лену играть в любимец народа – покер, нужно же четвертого игрока для компании! Конечно, поначалу дело не шло, Зайцева злилась на свое неумение, мы злились на то, что она злится, она начинала злиться на нас за то, что злимся на нее… Ничего, известно, что любой, самый заколдобистый зачет всегда можно сдать ходками, не с первого, так с восьмого захода на десятой попытке. К пятой-шестой партии она уже вполне соображала и испытывала вполне нормальное садистское наслаждение, обувая окружающих в пух и прах, когда сие получалось.

Поспали, перекусили, поболтали. Обнаружили, что оставили дома любовно сваренный десяток яиц и дружно осожалели утрату. Пригодились бы, перезаклада по забросным продуктам и так что-то не ощущалось. Погоревали, глядь – вот и Вятка. Вываливаемся.

Тут приключилась впервые за поход проблема, терзавшая меня значительно хуже голодной, ослабело дремлющей совести: нерешительность. То ли надо меньше думать, то ли монетку кидать, только часто случалось, что при выборе из нескольких примерно равноценных альтернатив меня как заклинивало: и это хорошо, а почему то хуже? Нисколько. Так что же выбрать – как всегда, мучительно не достает вводных данных, и решаться на то или это можно, только полагаясь на волю Случая. Это проблема… Так вот, от Кирова на север идут только два поезда – до Воркуты, проходящий, и до Котласа, местного формирования. На второй есть билеты, но куча пересадок впереди, первый везет до места, но билеты начнут давать только после отправки второго, так что есть шанс зависнуть на сутки. На сутки! Ну уж нет. Критерий минимального риска: отбываем котласским.

Самым знаменательным событием за время пребывания в Кирове была, пожалуй, покупка газеты компьютерного толка с юмореской – как приготовить марабу с клецками. Этот малозначительный, кажется, факт имел столь обширное продолжение, что данный рецепт просто-таки необходимо привести здесь.

О продолжениях – потом, пока мы просто вволю посмеялись и спрятали газету в дежурную сумку. Рядом в зале ожидал нашего же поезда интересный старичок с рюкзаком, собиравшийся на рыбалку в горы Полярного Урала, не то на Собь, не то где-то около. Взяли интервью – а и как же ловить рыбку большую, ну, ладно, пусть маленькую, но чтоб ловить? Дедушка надавал кучу полезных советов, большинство из которых тут же предали забвению, а остальные, как водится, в реальных условиях оказались бесценными, то бишь оценивать их нарицательную стоимость даже отрицательными числами язык не поднимался. Такие уж мы… рыбаки. Обсудили со старичком проблемы современного спортивного туризма, почему турья меньше ходит, а в поездах свободнее не стало. Заодно подивились целеустремленности довольно пожилого человека, который много лет подряд находит силы и средства для таких трудных и дальних вылазок.

В котласском поезде влезли в плацкартный вагон – хотелось выспаться, не воюя за места, хоть бы и без белья. Наверное, не прогадали – на следующий день уж очень много сил понадобилось.

Первая незадача поджидала на платформе Котласа-Южного. Проводник поведал, что в момент прихода нашего поезда на второй путь с первого трогается московский, и приходится ждать, пока он утащится, а там уж у кого ноги прытче – до касс. Он-таки находился на первом пути, но отправился через три минуты после прибытия нашего. Мы же, обманутые, не спешили рваться к выходной двери, полагая, что весь народ скучкуется напротив вокзальной двери вместе, а там уж Андрей, легкоатлет, не подкачает. Вышли из вагона чуть ли не последние: народ шустро пробирался сквозь и под московским. Секундное замешательство – поезд медленно тронулся. Я еще успел обежать кругом его хвоста, все же несколько опередив стоявших рядом, но пробиться ближе двадцати человек к кассе уже не удалось. Через несколько минут подоспел и кировский рыбак, примостился рядом. А потом появилась некая девица, уверявшая, что ее компания уже устала поджидать ее на Кожим-Руднике, и нужен-то ей всего один общий билет. Пустил. Свой один она взяла, а на мою скромную просьбу о четырех последовало безразличное недвусмысленное "нет". Фортуна. Очередь напряженно замерла, ожидая неизвестно чего: какой-то умник так изменил расписание за те года, что я тут не появлялся, что в Южный стали заходить только два поезда в сутки: 176, на котором укатила счастливая одесситка, и 188, Котлас-Воркута, по четным. Через полтора суток в полночь.

Что делать – надо добираться до Узлового, там проходят еще три поезда. И опять – годы не пошли этому достойному городу на пользу: раньше автобус ходил от Южного на самый Узловой, теперь, по разговору на стоянке, поняли, что довезет только до какого-то переезда, а там сколько-то пешком. Вроде, недалеко. Пока ждали автобус и подслушивали разговоры, все гадали – на что же надеются те, остальные у кассы, и почему они не ломятся вместе с нами на остановку. Загадка природы!

Пресловутый переезд появился так внезапно, что чуть не проморгали. Вывалились вместе с внезапно взбудораженной толпой, глянули – вокзал виднеется чуть ли не на горизонте, как минимум, километр с приличным гаком. А ушлые в вопросах очередности людишки уже пылят вдоль железнодорожного полотна, только подметки сверкают. Скомандовал Андрюше, уже напялившему "Алтай" – обогнать! – подлез под рюкзак, допыхтел до немного ушедшей вперед Зайцевой, хватаю у нее из рук сумку, куда выложили весь продуктовый запас и "расходные материалы" на подъезд – куда там! "Я сама!" – и все тут. Глупая, говорю, деньги же в сумке, неужто я о тебе забочусь… И ходу. Некоторое время даже смог продержаться за легкоатлетом, но потом в глазах покраснело, в зобу дыханье сперло – не продохнуть, и тот медленно, но верно, начал уменьшаться в угловых размерах.

Однако, и тут не повезло. Как потом судачили кумушки в очереди, становящейся совершенно импотентной, радушной и общительной на время отсутствия билетов, пока мы бежали, еще были общие на тот самый 384-й, которого не стали ждать в Кирове, в уж как добежали, так они и кончились, хоть никто и не брал.

Проводники на 384-м скромностью не отличались. На вопрос Андрея о таксе заячьего проезда до Печоры разгубастили аж по двести штук с носа. Я бдительно стерег кассу, столь же тщательно, сколь и безрезультатно. Поезд мягко стронулся, и вновь открылась унылая панорама неэлектрифицированных опустевших путей под мерзенькими тучками, навевающая желание смотаться отсюда на чем угодно и куда угодно как можно скорее.

В самом деле, если на Южном можно было хотя бы прогуляться в город, или на красивый речной вокзал на берегу неширокой Двины, или в магазин, на худой конец и тощий кошелек, то здесь выбор ограничивался коммерческим киоском и деревянным сортиром. Ах, нет, еще магазинчишко с маринованными помидорами в трехлитровках и приветливым взглядом полусонной торговки – чё приперся? Да стройные деревца неподалеку, на которые так и тянуло с основной веревкой и мылом.

До того нас (читай – меня, поскольку бразды правления поневоле находились у меня в руках, а когда те заняты – в зубах и ноздрях) довел этот вокзальчик, что уже готовы были взять безумно дорогие билеты на фирменный 22-й Воркутинский и с нетерпением поджидали – когда начнут давать. Я выклянчил себе в очереди место первым среди желающих на общие места, видимо, окружающие попались богатые и охочие до комфорта, а дали… три купейных. Не желая терять приоритет непосредственного сближения с лакомым окошком, я подвинулся ровно настолько, чтоб первая дама из "белой" очереди, особо не затрудняясь, могла разместить свои телеса в допустимой близости к кассиру, но не более. Что началось! Мало сказать, что она пихалась задницей, другие части тела также порывались участвовать в процессе, а глотка не закрывалась ни на йоту, даже когда мне удавалось вставить что-то типа:

— Ой, женщина, ну что ж вы кричите? Ведь вам уже вон билет выписывают… Да не толкайтесь, я же костлявый, вам больнее будет… Поберегли б, что ли, голос, вдруг сядет…— и прочую чепуху, коей пытался остудить медленно возбухающий накал остальной очереди против вовремя подвернувшегося хулигана, на котором можно замечательно сорвать злобу. На самом деле, заговор зубов мне лично был ни к чему, поскольку рукой за "прилавок" я вовремя уцепился, и отделить меня от него вряд ли бы удалось. Подскочила Света, здраво рассудившая, что мне с бабой драться не с руки, а ей-то в самый раз – мужа защитить, но конфликт уже иссяк, так как туша обладательницы последнего бесценного клочка бумаги уже протискивалась сквозь бушующее море обездоленных, а надежды все пасмурнели, и это остужало головы.

Результатом описанного конфликта стало внезапное решение взять билет на проходящий скорый до Сосногорска – полдороги. В самом деле, кроме него оставался единственный 114-й Лабытнангский поздно вечером, и клуб желающих уже явно превышал количество мест в двух-трех вагонах. То были больше мужики, не бабы: на кривой козе не объедешь, так что нам мешает попытать счастья в новом месте? Да и на билетах сэкономим – пусть скорый, но не фирменный же.

Рыбак остался караулить Лабытнангский – ему от Сейды надо вправо, а не прямо, на Воркуту; нам Сейда была до лампочки, и мы тепло расстались. В вагоне надежно выяснили, что искомый Сосногорск стоит на дороге прямо за Ухтой, да, да, на той самой дороге, никак не в стороне – да кто вам такую глупость сморозил? Доедете, как по маслу.

Как водится, покеряли. Надоедает до изумления, но что делать, кроме как?.. Моя попытка произвести какое-либо обучение, ну, хотя бы узлы, ну хоть что-то – наткнулась на махровую индифферентную стену и мягко обшуршала по ней; поэтому я не кобенился и играл со всеми. Забавной игру делала Света. Принцип ее заказа, а, вернее, повального пасования, не мог просечь никто, и как-то раз Андрей, в ужасе взирая на ровные кучки взяток перед ним, недоуменно пробормотал:

— Кто?! Ну кто так играет? Заказал шесть на восьми и – перебрал…

Доехали. Утренние нервотрепки сделали черное дело – я чуть было не скомандовал вывалиться в Ухте, как увидал, что весь вагон поднялся. Думал, как в московском метро: раз поезд следует до станции Белорусская, непременно надо выйти на Новослободской, а то на Белорусской скопится столько желающих – два-три состава точно пропустишь. К счастью, не успели. Полюбовались на грандиозный лик Ильича на высоком яру, на приветливо расплывающиеся в предночных сумерках зоны, не успели зевнуть, как следует, – станция Дерезай, прикатили, вылезай.

В Сосногорске мне понравилось больше, чем на любой другой пересадочной станции по дороге. Первое ощущение при виде одноэтажного деревянного вокзала в два зала с непременной площадью и следами памятника вождю – спокойствие. Тишина и покой. Такая тишина, что даже составительские работы у самой пассажирской платформы никак не озвучиваются, вагоны подползают бесшумно и весьма внезапно. Коварненько так. В правом зале мирно дремлют те, кто еще не в очереди. В левом зале мирно дремлет очередь. Длинная. Все – на юг, кто в Москву, кто в Киров. А кто на север? Ищи дураков. Тебе надо – вот сам и езжай, только не мешай, на твой 22-й билеты ох не скоро, мы тут деремся на 113-й до Москвы. Деретесь?! В Котлас вас, на обучение…

Полусонный мужик выдал интересную информацию: он, дескать, уж сто лет как от Печоры до какого-то ближнего, минут сорок, леса на паровозах с машинистами катается, "пачку папирос дам, и везут". Не то, чтобы были какие-то сомнения, что семи требуемых билетов (три до нас, мы четвертые) не отыщется, просто потянуло на приключения, и мы с Андреем знатно побегали по длиннющим путям, отыскивая тот неведомый девятнадцатый, с которого, по словам диспетчера, вот-вот уходил состав, и как раз до Печоры. Потом искали второй состав, потом третий… Как заколодило: машинисты и механики с неимоверной высоты рокочущих громадин невнятно бормотали что-то о проверяющих, видимо, намедни напугавших кого-то до потери квалификации, слышно было плохо, но смысл доходил – а не пойти ли вам. После третьей попытки, изрядно угваздав тапочки в обильно политых мазутом, солярой и еще Бог весть какой пакостью путях, напрыгавшись по клацающим стрелкам и подозрительным кучам металлолома, затею оставили.

Света, по обыкновению, пристала к Андрею с традиционным "Расскажи что-нибудь". Тот напрягся и выдал историю о новой, перспективной технологии ловли сусликов в орских степях.

— Они, суслики, шустрые, и выходов из нор много – так, запросто, ни за что не поймать. Ну и что? Берешь ведро с водой, идешь к норе суслика, выплескиваешь туда и стоишь, ждешь. Только он – от воды – из норки высунется, надо тут же ведром накрыть, и чем-нибудь тяжелым по ведру – бам-м! Поднимаешь – готово: стоит мокрый ошалелый от грохота суслик, и хватай его голыми руками…

Бегали, выяснилось, зря: когда рассосались желающие на юг, кассирша на удивление проворно выписала нам билеты в добавочный (и, судя по цене, не считающийся фирменным) 21-й вагон, и осталось только дождаться поезда, доковылять до вагона, доказать сварливой тетке в униформе, что ее мечта об оплате нами багажа столь же эфемерна, сколь кипяток в ее титане и вовсю заклубиться сладострастно на жестких полках…

Бодрость, вызванная приближением желанной Печоры и солнечным утром, жестоко сражалась с реактивным гулом в распухших от перегонов, пересадок, перепалок и перестука бидонах, в нормальной жизни иногда именуемых головами, и с трудом победила. Хватило даже прыти по привычке резво залететь в знакомый вокзал и занять последние сидячие плацкарты неподалеку от дремлющего man'а убогой наружности. Вскорости умельцы из местного ЛОВД решительно помешали ему дремать, и места у нас стало – хоть отбавляй.

Погода обманчиво радовала – на горизонте отчетливо высились клыки Сабли. Верная примета: на две недели дождя.

Время тянулось медленно – решил ехать к Сухареву к девяти, поезд же пришел в полседьмого. Сыскал буфет, неимоверно загаженный WC, обошел киоски и закоулки… В 730 не вытерпел, не покупая жетона, набрал заветный 5-48-08 в отнюдь небесплатном автомате, услыхал, что на том конце подняли трубку и с легкой душой повесил свою: дома. Никуда не уехал, не придется ждать неизвестно сколько. Заходя в вокзал, уперся глазами в рекламу – "Национальный парк Коми Югыд-Ва." На куске фанеры пространство от Кожима до Тельпос-Иза лохмато замалевано красной краской: надо полагать, это и есть запретная территория. Да, не слабо отхватили.

Пока суд да дело, переложились, упрятав сумку с жалкими остатками харчей, сшили спальник, вынули представительскую фляжку со спиртом, которую намеревался прихватить с собой в гости. Сумел даже загнать девушек в буфет по котлеты, которые они единогласно охаяли. Нас в буфет загонять не возникало нужды, достаточно было отпустить. Котлеты и впрямь оказались с дерьмецой, но в сравнении с незабвенным Бухенвальдом в стилобатской столовой – вполне съедобные.

Наступил торжественный миг: при появлении очередного автобуса номер 2, я сорвался с места, выжал из окружающих дежурное "ни пуха" и двинулся навстречу Сухареву и судьбе.

В аэропорту стояла девственная тишина. Никто не взлетает, ничто не садится, никого нет в зале ожидания. Отыскал гостиницу, зашел – хоть бы кто поинтересовался, кто, куда и по какому праву. Нашел комнату 317, запертую, с надрывающимся внутри беспризорным телефоном. Так: и где же наш благодетель? Побродил по вымершим этажам, позаглядывал в пустые отпертые комнаты. В одной обнаружил телефон, набирал и 5-48-08, и 5-15-21, в последнем случае через картонные двери хорошо слышал звонок в конце коридора. Н-да.

Спустился вниз, вопрошаю дежурную: где? А, кто его знает. Решил подождать. Не прошло и полгода, как та возвестила:

— А, вот он идет, ваш Сухарев!

Не лишняя реплика, поскольку за пять лет утекло много воды и песка, не было уверенности, что узнаю его в лицо. Зашел в компании с неким джентельменом на спортивном велосипеде. Стою поперек: проходит мимо, глядя в упор. Представился. Затонский? Ну, пошли.

Сначала он разобрался с овелосипеденным мужиком – выдал ему путевку на какую-то группу, напутствия и т.п. Потом поимел связь по рации с базой "Озерной" под Сундуком. Слышно было изумительно – точно, осадков не миновать. Где же они? В окне синь невероятная. Тем временем, я бездельничал, послушивал и поглядывал. В частности, разглядел на стене price заповедника. Хитро сделано: вроде и не очень дорого, три тысячи с носа в день, но к ним надо еще оплатить фотоаппараты (3000 в день каждый), кинокамеры (10000), видеокамеры (не запомнил из-за громоздкости и несуразности цифры), само собой удочки, кажется, даже ружья… Ладно, за сапоги и хворост не берут.

Затем, наконец, добрались до меня. Я выложил привезенные из Москвы материалы по рекламе его фирмы, доложил результаты, те, что не успел отправить в письмах, поболтал на тему и около. Он вытащил из ящика стола мои письма – приятно было видеть их красиво обернутыми в прозрачные папки, бережет, наверное.

Однако, той радости, которую я страстно жаждал, так и не обломилось. Не то, чтобы бесплатно устроить на вертолет (к слову, их в обозримом будущем, до седьмого августа, и не предвидится, а будет ли седьмого, на то воля Божья и плательщика), но и дать бесплатное разрешение невозможно. За разрешение надо платить. Посчитал что-то на калькуляторе, подумал, спросил:

— Что, двести пятьдесят можете?

— !!!

— Тогда сто восемь. Есть?

Ответил, что, пожалуй, наскребем. Сухарев выписал путевку. Потом мы с ним долго гуляли по городу – ему занадобилось в какую-то инспекцию, обсуждали прошлое и будущее, он пытался просветить меня в плане прикладного рыболовства (я, конечно, внимал), вспоминал похождения, жалел, что не вышло соорудить экспедицию по азиатской части Неприступного хребта, куда, вроде, и мы должны были попасть до кучи… Вернувшись в офис, снабдил меня ценнейшей информацией о точном расположении избушек и удобных проходов по всему маршруту и спросил, что он хорошего может для меня сделать.

Больше всего меня волновал вопрос – как нам предстоит выбрасываться из района, вход в который теперь так хорошо известен, особенно после последних консультаций. Вот если бы у него на Озерной была лодка на четыре места, которую не жалко дать напрокат… Сухарев оживился: будет! Сейчас лежит только двухместная, но, если подвернется борт в горы, то крюкануть его до базы, чтоб выбросить еще одну лодку, пара пустяков. Будет!.. С тем, обнадеженный, обрадованный и окрыленный я покинул его пристанище и он тоже отправился домой, обедать – по дороге. Рассказал, что собирается расширяться, вот, есть некий мужик, владелец нескольких вертолетов, так они, кажется, на пути к тому, чтобы скооперироваться, будут практически собственные вертушки, и банк кредиты дает охотно, и жизнь хороша. Напоследок, уже на остановке, спохватился, сказал, чтоб мы и не думали соваться на Волчий перевал – там же целый день переться через долину Дурной! Нет, идите Трехозерный, он там-то и такой-то (рисует схему в блокноте), должен оказаться подешевле. Да девчонок первые дни не грузите особо (он только тут прочувствовал, что компания-то наша два плюс два!), а то помрут ненароком…

Вернулся на вокзал как раз к Интинскому поезду. Тупая кассирша никак не могла вписать в билеты фамилии, чхая на грозный плакат рядом – "пассажир, не имеющий документов, удостоверяющих личность, или с билетом без указания фамилии с поезда снимается без компенсации…" Памятуя все дорожные неприятности, вписать заставили и под сеющей влагой вползли в последний на пути туда поезд. Делать абсолютно нечего. Вытащил карты, поглядел еще раз, чтобы освежить в памяти первый кусок дороги, запихнул обратно. Поиграли в покер, но не то стемнело, не то настолько запасмурнело, что масти стали трудно различимы. Поезд шел таким темпом, что вспомнился май 91-го года, когда заспанный Жуков при приближении почтово-багажного поезда к Чусовому грузно спрыгнул с полки, с трудом разглядел стрелки наручных часов и в возмущении невероятном рек на весь вагон:

— Да этот мозго… струй еще и опаздывает!..

Общество пялилось в мрачные окна. Не то, что Сабли, уже и ближних гор было не разглядеть, хотя пять лет назад мы их прекрасно видели с дороги. На меня напал очередной приступ колебания: ввиду очевидной непогоды стоит ли дергаться в лес на ночь глядя или надо поискать прибежище в поселке? Колебался долго, совместными усилиями изродили постановение – стоит.

Наш мозгоструй опоздал ненамного. Мы еще не успели потерять остатки терпения, как мелькнули опознанные по карте разъезды, и

20.14 – 19.52.

20.15 – 20.19 – через ж/д.

20.19 – 20.39 – отворот на Кожим – 20.43.

20.50 – 21.15 – прошли второй лог, и тоже – с болотом, но сухой.

21.22 – 21.34 – Нертничаель. Бивак, ужин.

00.30 – отбой.

Ходовое время: 72'. Расстояние: 5 км.

Первая мысль туриста, отягощенного здоровым чувалом и обреченного топтать хорошо наезженный тракт – а нельзя ли переместиться по нему, родимому, на чем-нибудь колесном, гусеничном, а при удаче – летучем, как можно дальше, быстрее и дешевле? Нельзя: шофер "Беларуськи", пыхтевшей мотором невдалеке, поглядел на меня так, будто я ему предложил рейс на Альфу Центавра. Ну и сиди без спирта, подумал я про себя, гордо развернулся, стараясь не очень опускать нос в сторону грунта под негативным влиянием дорогого друга на спине, и затопал вдоль железки на север. Неумолимая память каркнула, что в 90-м году при попытке преодоления придорожной канавы набрали почти все, и я старался найти место посуше. Нашел, однако, бревно поперек лужи оказалось хорошо подстроенной ловушкой, и память мерзко хихикала, а вода в ботинках хлюпала.

Целых двадцать минут – очень долго!- тащились по дороге вдоль ж/д до торжественного момента, когда путь позволил нам повернуться спиной к цивилизации, а очень темные клубы туч, ну явно покрывающие уже недалекие горы, оказались прямо перед нами.

Поначалу перебирали ходко, болтали – я особенно много. К повороту разговаривали только мы с Андреем. Еще погодя умолк и он, еще погодя я обнаружил, что толкаю монолог, еще погодя догадался, что слова пропадают втуне. Умолк.

Согласно моему гениальному плану, нам предстояло повторить подвиг, совершенный в девяностом году – к ночи дотащиться до первого по дороге приличного ручья. Однако, очень быстро темнело, слегка моросило, и мой взгляд забегал по сторонам в поисках чего-либо мокрого неподалеку от ровного и сухого задолго до ожидаемого места. Мокрого хоть отбавляй: в глубоких канавах по сторонам дороги плескалась черная стоялая вода, наверняка с запашком – жаль, никому не взбрело слазить, понюхать, удостовериться. Ровными площадками местность у дороги не изобиловала, но можно было сыскать, но вот чтоб попить…

Заметил: Андрея со Светой перестал устраивать максимальный поддерживаемый Зайцевой темп, они нервно оглядывались и взбрыкивали. Ленка злилась. Отпустил скороходов вперед – до воды, сам поплелся, время от времени с трудом рожая прибаутку-другую. Хуже, что обнаружилась некая дискомфортность в области мизинца на ноге – что, уже стер?

Воду – такую, как описано выше, скороходы обнаружили вскоре после отворота с дороги к реке. Чуть постояли, перевязал ботинки, слабо надеясь, что полегчает, но впередоидущие кипели энергией, а блошкара жрала неуемно, поэтому рюкзаки вскоре снова заколыхались вдоль дороги.

Память подвела – первый, но, увы, не последний раз за поход. Кажется, раза три объявлял наличие искомого ручья в очередном логу, но там оказывалась только повышенная заболоченность. Наконец – чудо! – мы еще даже не успели растянуться после взъема, как послышался шум воды, то ли ручья, то ли усиливающегося дождя… Нет, все же ручей. Смело свернул с дороги к деревьям – да, "на дальней станции сойду – трава по пояс". Впрочем, мне это даже чуть ниже, несмотря на обильную влагоотдачу: пришли.

Сколько же времени мы ставили свой несчастный первый бивак под приличным уже дождем! Для начала выяснилось, что высота палатки никак не позволяет поставить все три секции колов, от силы – две, не сильно раздвинутые, а материал категорически против упирания в него чего бы то ни было, и колья либо падают, либо охотно проходят насквозь. По-моему, Ленка там втихаря перематерилась вволю, пока не вышло нечто более-менее ровное и остойчивое. Все: после такой тренировки и на весь поход к ней пристыло звание "золотой рыбки". Так один друг величал себя ("рыбку"), поддерживающего кол шатра ("невода"), чистого сухого шатра, пока мы бегали вокруг и легко гнали колышки в прогретую ясным весенним солнышком, усыпанную золотистой сосновой хвоей землю… Ну и что – сантименты, ну и что – дождь, мокреть, грязная затоптанная трава, ну и что – не палатка, не чехол для спальника, не пойми чего: все равно будет рыбкой. И была. И (в дальнейшем – сноровисто) ежедневно ныряла и держала, держала, держала… пока не ставили.

После постановки домика с удивлением обнаружил – чего-то не хватает. Костра. И, судя по погоде, и не хватит. Однако, желудок, истомленный поездной сухомяткой, считал иначе и погнал меня на поиски горючего. Андрей потерянно побрел следом – видимо, все желудки мыслят одинаково. Затем я развел костер – исторический, первый, желанный, дохлый и дымный, и приклеил к себе звание главной спички. Андрей таскал дрова – из лесу, вестимо – слабо догадаться о приобретенной им должности? Света, конечно, варила, варила, варила… сварила. Сожрали. Влет. Моментально. Вылизали. Отошли два шага, каждый в свою сторону – дальше не было необходимости в такой темноте при такой погоде. Влезли. С трудом – несколько раз роняли кол. Ничего, потом приучимся. Вползли в спальники. Отключились.

Пока лопали, мимо в сторону гор прокатилась кавалькада из нескольких мотоциклов. Около стоянки притормозили, с трудом разглядели нас, донеслись, к счастью, невнятные замечания по поводу увиденного, и понеслись дальше. Охота же людям – в такую погоду!

А затем с гор прошла машина – самый настоящий борррртовой "Урал"! Может, Сухарев был неправ, утверждая, что дорога мертвая и перерезана ручьями? Ладно, мотоцикл через ручей еще перетащить можно, но грузовик?.. Надежда, даже угнетаемая сном, все равно отключилась последняя.

9.30 – соседи в гости, подъем.

11.10 – завтрак: шестеренки, тушенка, печенье. Облачно, ветер.

11.50 – машина.

12.23 – база Сывь-Ю интинцев.

13.53 – 14.48 – в машине.

14.48 – 15.08 – Обе-Из.

15.15 – 15.32 – траверс.

15.45 – 15.58.

16.04 – 16.27.

16.45 – 17.03 – бивак.

22.30 – отбой.

Ходовое время: 91'. Расстояние: 4 км.

Интересно, долго ли пришлось нас будить? В гости заглянули проходившие мимо одесситы, те самые, к которым горела желанием присоединиться удачливая (в смысле билетов) леди в Котласе. Поговорили о том, о сем, удивили меня чрезвычайно слабым или тщательно скрываемым знанием района и отсутствием карт и планов, долго выспрашивали – правда ли, что заповедник, и кого следует бояться. Показал карты и наш маршрут, посомневался насчет идеи топать вдоль Дурной-Ель ("Да она же так и называется – Дурная, неужели непонятно?"), но колебаний не заметил. На прощание руковод одесситов пожелал хорошей погоды – "нам заодно будет". Остроумно. Где только та хорошая погода? Плотная белая облачность не оставляла радужных надежд. Еще хорошо, не черная, может и рассосет. Да нет, вчера из Печоры Саблю было видно, забыл, что ли…

В пику погоде вдруг начало везти. Быстро и жарко разгорелся костер. Дождь полил неподалеку – видно было, а нас не задел. Жорево сварилось махом, только кинули. Вчерашний чай никто не пролил, а я даже умудрился не слишком сильно вскипятить его… кажется… ну и вкус. "Джамук", – пояснил Андрюша и рассказал, что существует пять градаций черного кофе: настоящий, хороший, ямайка, джамук и толченый уголь. Слава Богу, толченым углем он мое творение обозвать постеснялся, но "джамук" присохло навеки.

Жалко, что девушки наши воспитаны в духе джентельменства джентельменов. Например, мытье котлов они почитают исключительно мужским занятием, и другой точки зрения не приемлют. В результате я подцепил котлы и поперся на ручей – мыть. Света и Андрей выступали в качестве ОТК и торжественного караула – караулили, как бы не уплыло что.

С ума сойти: только собрались – рычит! Рычит, милая! Ревет, родимая, мотором и колесами перебирает! Все ближе! Ближе!!

Вышел на дорогу, сдерживая дрожь в коленях и душу выше пяток, поднял шляпу. Остановилась. Прыгнул на подножку: в кабине водитель, молодой парень и полупьяный мужичок лет тридцати в камуфляже.

— Куда едем?

— Недалеко. А вам куда?

— На Обе-Из.

— Нет, так далеко не поедем.

— А сколько можете – подвезете?

— Забирайтесь.

Забрались. Едем. Едем!!! Дует, льет, руки скользят по царапучему железному борту машины, леденеют, не гнутся, следовательно, плохо держат, бросает по-сумасшедшему, рюкзаки катаются по грязнущему кузову – как здорово! Едем!

Увалы неподалеку глухо заволокло облаками и туманом. Под хорошее настроение пытался описывать, что и где видно, но, оказалось, все – пальцем в небо. В очень пасмурное небо.

Показался следующий ручей, а около – пьющие чай одесситы. Странные люди, даже не попытались голоснуть. Мостик через ручей в отличном состоянии. За мостиком дорога круто вскарабкалась вверх, мужичок высунулся из кабины и оповестил, что они намереваются заехать на некую турбазу, неподалеку, и предоставляют нам решить – выпасть в осадок здесь или прокатиться с ними, а потом нас забросят на Обе-Из. Что за дурацкие вопросы, конечно прокатиться!

К этому моменту я уже начал потихоньку соображать, что это за люди и лихорадочно кое-что пытался вспомнить. На мой вопрос, а не имеют ли они отношения к Борису Семеновичу Шамраю мужичок просветлел лицом, заявил, что он – Валера, непосредственный начальник у него – Шамрай, и вообще – поехали, там поговорим. С Шамраем я списывался несколько лет назад по поводу машины на Желанную, но безрезультатно, ладно хоть запомнил, как зовут, пригодилось.

Дорога после отворота ухудшилась: пошли глубокие колеи, машину зверски мотало. Отъехав немного, остановились, и Валера пошатываясь направился за грибами – на жареху. Прямо у борта машины красовался выдающийся красноголовик, но мы, сам не знаю, почему, его добытчикам не заложили. Вернулись они не солоно нашедши, и снова тронулись. Вскоре дорога миновала здоровую пустошь, обрамленную битым камнем – догадались, что это, должно быть, тот самый Сывьинский карьер, о котором неоднократно слыхали пять лет назад. Путь видимо, проложили именно к нему, поскольку дальше стволы подступили совсем близко, затем колеи внезапно свернули вправо и покатились круто вниз. Там, у реки, оказалось несколько домиков, деревянные тротуары между ними, кунг ЗИЛ-131 и вообще много интересного.

Подвыпивший Валера оказался радушным хозяином. Оказалось, сегодня – день ВДВ, чем и объяснялись его хорошее настроение и подшофе. Он провел нас по базе, хвалясь действительно красивым оформлением домиков – резьба, роспись, медвежья шкура на кровати, показал столовую, познакомил с собаками – дружелюбным Боем, молодым лайком типа тех, что встречали на Желанной, забитой Жулькой и, как нас поспешили предупредить, агрессивным овчароподобным Гаем. Последний, будучи смело поглажен Светой, тем не менее, грозно сморщил нос и шустро побежал знакомиться со мной. К моему удивлению – ну за что меня собаки не признают?– обошлось без принудительной перфорации моих конечностей.

Нас напоили чаем, Олег (водитель) и Илья (молодой человек из кабины, род занятий остался неясен) с удовольствием поддерживали разговор. Валера кирял с отдыхающими в крайнем домике сыктывкарскими прокурорами. Затем зазвал меня, нашу поллитру, а затем и всех остальных: выпить за хозяев небес.

— Вот у вас сколько мешки? Чё? Тридцать шесть? Это ..ня, вот с полной выкладкой, сорок восемь, и – ччаа…

Последнее, видимо, являлось проявлением крайнего восторга по поводу потенциала десантников вообще и Валеры лично – в частности. Кстати, сегодня вечером он собирался гнать ЗИЛ в поселок. Удивило не это, а воздержание Олега в питейных вопросах – неужели существуют шофера, которые не пьют за рулем даже при гарантированном отсутствии ГАИ? Олег собирался в выходные наведаться на Желанную, но мы решили не ждать, а воспользоваться сиюминутным расположением и добраться хотя бы на Обе-Из. Валера сыпал собственной историей, в частности, повестями своего туристического прошлого:

— Я – турист бывалый, тут все прошел. И Сывь-Ю, и Кось-Ю, и Лимбек…

— Как – Лимбеко?- дернул черт меня усомниться: читал я отчеты, видел саму реку. Каякерный слалом в лучшем случае.

— А так, по большой воде. Она же – понимаешь? – такая, сложная, спортивная первой категории, весной все ревввет…

Я понимал. Особенно насчет рева и первой категории. Наконец, поджимаемый Олегом Валера выпустил нас из домика, где все же влил по маленькой, мы забрались в кузов, и машина двинулась назад по той же дороге. Предварительно вежливо рассыпались в благодарностях за прием и приглашение бывать почаще. Однако, сей праздник и радушного десантника на будущее надо иметь в виду.

Что такое – опять одесситы! Сохнут на правом берегу Сывь-Ю, видимо, только что перешли. Удачливая девица подошла к дороге, махнула остановиться… Да они или железные, или принципиальные: не на подброс просились, а только спросить – Сывь-Ю ли это.

Дорога взяла круто вверх, вскарабкалась на перевальчик, и машина свернула с основной трассы вправо. Мы недоуменно гадали – куда едем, но решили не рыпаться, пока везут. Возможно, оттранспортируют именно туда, куда следует. Шофер лучше знает, куда нам надо.

Последние сотни метров машина буквально кувыркалась на громадных бульниках, всюду выпирающих из дороги, с трудом одолела небольшой взлобок и остановилась у нескольких вагончиков, в одном из которых монотонно гудел дизель. Рядом приткнулись несколько бульдозеров и экскаватор. Ничего себе – Национальный Парк! Хозяева даже не поинтересовались прибывшими. Право, какой интерес высовываться на дождь? Грязь под ногами несусветная, рюкзаки прямо с машины взгромоздили на плечи, я от души поблагодарил шофера и, логично предположив, что время уходит, а оно теперь наше и только наше, мы двинулись вдоль старой колеи, тянущейся от вагончиков вдоль каменистого возвышения, на юг.

Честное слово, нет ничего приятного в нудном перемещении по мокрой горизонтальной поверхности, местами очень грязной и развороченной гусеницами, под приличным дождем. Местность открытая, но облака и туман чрезвычайно суживают обзор. Изредка между лохмами туч проглядывает какой-нибудь каменистый лоб, чтобы тут же пропасть в тумане. Дорога начала отворачивать влево, к долине, и меня обуяло желание посоветоваться с картой. Остановились у какого-то железного прута, надежно воткнутого в землю.

Доставать хорошие карты в облом: того гляди, размокнут или ветром растреплет. Взгляд на ксерокопии рукотворных шедевров из библиотеки МГЦТК мало что прояснил: пригорок, видневшийся впереди, на них начисто отсутствовал, долина ручья Пальник-Ель представлялась монотонной плешкой, что никак не соответствовало действительности. Вспомнив чувальские похождения, я легкомысленно провел аналогию между Северным Уралом и хребтом Обе-Из: наверное, по плато хребта пройти будет легче. Кстати, он немного заворачивает к востоку, так что если взять чуть правее… Чудик. Взял ведь.

Сезон полетов открыла Зайцева, небольно заземлившись в травку. Ладно, не в камни, которыми – как внезапно выяснилось – изобиловал облюбованный мной пупырь. Мокрыми такими, очень скользкими камнями. Света забеспокоилась: она не любит мокрые бульники. Потом беспокойство перешло в подергивание нервов, потом (нет дыма без огня!) после очередного пересида только поднявшись, она упала. Очень неудачно: коленом – в камень. Виноват, конечно, оказался я: какого черта меня понесло в эти камни и т.д. и т.п… А в самом деле, какого?..

Дальнейший путь на день сразу стал очевиден: из россыпей пришлось стремительно выбираться и перемещаться ближе к долине ручья, там, вроде бы, казалось позеленее. Колея, по которой мы шли до принятия мной гениального решения укамениться, как раз прочерчивала отлогие зеленки и заглядывала за тот лоб, куда мне вздумалось впереться. Но и она радовала нас недолго, как, видимо, и ее создателей: за поворотом полочка круто обрывалась вниз, дальше простирался весьма неудобоваримый даже для пешехода склон. Посидели, я сбегал на выкат, глянул вниз, вернулся и с надеждой в глазах провозгласил, что тут осталось – чуточки, щаз запросто спустимся. Не так уж запросто оказалось. Организмы, изнуренные дождем, былой тряской и нашим со Светой настроением, напрочь отказывались применять вестибулярную систему по назначению. Гироскопы скрипели в своих кардановых подвесах, процессоры грелись и дурили. Ноги спотыкались. Ноги скользили. Ноги вставали совсем не туда, куда хотели глаза; глаза видели совсем не ту дорогу, которую желали бы ноги. Что говорить – первый день часто комом. Утешал внезапный подброс, благодаря которому мы все же оказались значительно дальше, чем планировалось прочапать пешком.

Ближе к лесу россыпи камней сменились россыпями грибов. Невозможное изобилие странных, почти не маслянистых маслят быстро заставило меня заозираться в поисках суперпозиции двух вечных проблем: ровной площадки и водички. Слава Богу, первая задача, вследствие убогих габаритов палатки, в корне упрощалась, и место сыскали мигом. Ручеек вот дохленький… ладно, не привередничать же.

Под деревом невдалеке нашли настил непонятного назначения: слой жердей примерно три на три метра, выше такой же, но под прямым углом, выше – третий. Величайшие умы группы, общим числом четыре, в назначение оного не въехали, однако, решили не трогать то, что не нами сделано, и поискать дров в другом месте.

Вот не помню – сначала поели или набрали грибов? Какая разница! В радиусе двухсот метров от палатки нашлось столько этих достойных местных обитателей, что Лена потом умаялась их мыть весьма холодной водой, по полкружки набираемой из источничка, и резать. Искали все. Сначала пошли мы с Андреем, я сглупил, и начал собирать в собственную шляпу. Мало того, что она чрезвычайно быстро заполнилась, так оказалось, что маслята не такие уж немаслянистые – слизь изнутри выскребал кончиком ножа. Потом Зайцева прошла по тем же местам и набрала еще пол-столько. Потом спустились чуть вниз и обнаружили целые залежи. Потом опомнились: хватит.

Сольную партию заведующего сковородкой, как всегда, неплохо исполнил я. Первые грибы за поход прошли на ура, тем более, что погода – тьфу-тьфу! – кажется, начала налаживаться. Откровенно не поливало, и облака к ночи приподнялись. Не верю, подумал я, залезая в палатку, вспомнив чеканный профиль Сабли, виденный позавчера из Печоры. Аккуратно вытер весь потолок головой и спиной, пока пробирался в спальник. Нет, все же вопрос комфортности путешествия заключается не только в легких рюкзаках…

7.50 – подъем. Сильный южный ветер с перевала. Было солнце, к 9 часам затянуло.

9.10 – завтрак.

9.40 – пошел мелкий дождь.

10.03 – 10.33. Траверс. Света обходит курумники. Дождь.

10.41 – 11.03. Перед перевалом.

Сбегал, посмотрел пустой тур.

С 11.30 до 13.10 с одним пересидом спустились через водораздел в долину л.пр. Сывь-Ю под дождем; поставили палатку, отлеживались.

С 19 готовил ужин, в 21.30 поужинали.

Отбились 22.30.

Ходовое время: » 142' Расстояние: 8…8,5 км.

Туман волокло по-бешеному. Он проносился мимо встрепанными хлопьями, казалось, ощущаешь пощечины от коснувшихся лица обрывков. Белое угрюмое небо текло над самой головой, как бетонный потолок, вызывая желание пригнуться – а ну, притолока попадется?

Вылезли на удивление быстро. Впрочем, чего удивляться: в такую погоду только высунешь нос из спальника, охватывают два раздирающих желания: упаковаться поглубже и выбраться поскорее, чтоб хоть как-то согреться движением. Ветер уверенно забрасывал под полиэтилен амбары холодной сырости, а развиться побуждению первого рода я, поколебавшись минуту, решил не позволять. Идти надо. Что сидеть, когда все равно надо идти?

Возможно, у окружающих имелись основания изречь сакраментальное: "Андрей, ты не прав!", поскольку погода явно склоняла к отсидке, но шел только второй день на природе, и меня совсем не подмывало терять время. Поэтому миски моментально опустели, даже не успев толком остынуть, ненавистную палатку скатали в мокрый ком (который я с трудом пихнул в рюкзак), черный верный полиэтилен, врезав мне пару раз по морде, тоже очутился там же, и все тронулись.

Дождь медленно входил во вкус. Он дал нам спокойно позавтракать и, не спеша, посетить кусты, протерпел до середины сборов, но затем его терпение и мочевой пузырь треснули. Видимо, трещина прогрессировала. Воды прибывало.

Очень не хотелось терять высоту. Внимательно изучив карту, я сделал глубокомысленный вывод о том, что правый по ходу борт долины для нас предпочтительнее – уж не помню, из каких соображений. Вероятно, масштабы окружающего мира все еще не могли вместиться в мою систему ориентирования, и здоровенная чаша кара впереди не внушала мне пока должного пиетета. В самом деле, в долине этого невзрачного ручья плюс те притоки Сывь-Ю, что маячили за водоразделом, спокойно умещались верховья Вишеры вплоть до Ниолса as is, а я никак не мог это усвоить. Предпринятая авантюра характеризовалась новыми для меня единицами измерения расстояний, отличными от тех, к которым привык в теснинах Кавказа, центральной части Приполярного или на Северном. Убогое воображение еще несколько дней пыталось вместить это понятие в себя, потом плюнуло и передало функции управления ногам и находящейся неподалеку душе. Странно – они справились.

Так вот, очень не хотелось терять высоту, и мы двинулись по узкой полоске между откровенно густым лесом и откровенно крутыми осыпями. Так сказать, по границе леса. Положение ухудшалось некоторой смешанностью леса и курумников: то мысок пренеприятных, весьма мокрых кустов вздымался далеко вверх по склону, то, чаще, язык курумника глубоко прорезал зеленые насаждения. Дело осложнялось еще и тем, что Света, ужасно стеснявшаяся вчерашнего полета и терзаемая больной коленкой, более не желала повторения подобного и с непередаваемым упорством опиливала каждую встретившуюся россыпь. Сначала я ей сочувствовал и, по возможности, выбирал нитку движения так, чтобы минимально задевать камни. Затем, после двух-трех неизбежных в таком петлянии заруливаний в плотные заросли тальников, непередаваемо мокрых, охотно обдающих страшно холодной водой, хватающихся за ноги и целящихся хлесткими ветками в физиономию, настроение мое стало снижаться. Апофеоз наступил в тот момент, когда, оглянувшись после штурма очередной кущи, я обнаружил за собой только две унылые фигуры – Света уверенно обходила препятствие в двух сотнях метров выше по склону. Были ли там камни, это мне неведомо: нас там не было, мы перлись внизу, чтоб ей легче шагалось без курумки. Кроме того, она в результате отставала.

К моменту передышки Света опять урвала далеко наверх и осталась сзади. Дождь уже разошелся вовсю, лес давно миновали, и ветер гулял соответственный, а капюшон она элегантно откинула на спину – чтобы лучше видеть. "Бабушка, а зачем у тебя такие большие синие руки?.."

Помнится, я взбеленился не на шутку. Интересно, шел от меня пар или нет? Добравшись до нее – это заняло не так уж мало времени – и пользуясь тем, что нас, очевидно, никто не подслушивает, я, кажется, сказал все, что думал, и даже больше. Не знаю, насколько это было грозно, мерзко, убедительно или еще как, но цели я достиг – Света перестала изображать члена общества друзей менингита и надела капюшон. Тактике своей она не изменила, но вскоре россыпи как-то убыли, лес исчез напрочь, а ветер… Ну, что еще надо ветру, кроме ровнейшей плешки, ни малейшей неровности – сквози себе! Он и сквозил.

Ко второму пересиду, когда уже собрались все вместе, моя душа сообщила, что вполне готова расстаться с телом, подвергающимся таким неприятным испытаниям. Попросив ее не торопиться, с надеждой в голосе, хриплом и каркающем, обратился к обществу с призывом: если общество сочтет необходимым, я, пожалуй, смогу развести костер из вон тех кустов… И вообще, можно тут остановится… Ответные взгляды не сулили добра. Не требовались никакие эмпатические способности, чтобы прочитать в них: завел?.. И много выразительных слов, обычно отображаемых в пристойных текстах многоточиями. Индифферентность окружающих меня убила. В самом деле, какая разница – идти дальше или пасть здесь? Я понял, что надо крепко задуматься.

Неподалеку – то есть мне показалось, что неподалеку – из земли торчала характерно рукотворная башенка тура. Не знаю уж, что мне взбрело в голову, но, с трудом переставляя пудовые столбы мороженого мяса, в просторечье именуемые ногами, доковылял туда, тщательно осмотрел немые камни, ничего не нашел, затем зашел за ветер… Именно последнее нескромное действие и определенные характеристики интимной части тела подсказали мне спасительную идею: хилять надо отсюда, как можно быстрее и как можно лесистее, и падать, если я не хочу, чтобы все, включая меня, так же посинели и скукожились, причем навсегда. Легочные и прочие заболевания, обильно высыпающие на фоне общего глубокого переохлаждения, оказались бы совершенно некстати. С тем, осененный глубокой мудростью, я и пошлепал назад.

Может показаться, что я преувеличиваю. Эка диво, замерзнуть до посинения летом, при плюсовой температуре под каким-то дождичком!.. Нет, к сожалению. Так холодно мне не было ни в одном зимнем походе. Все слои одежды спереди набрякли обжигающе холодной влагой. Капюшон пропитался водой, и она неспешными струйками пробиралась за шиворот к изнывающей под тяжестью рюкзака спине. Рюкзак, между прочим, тоже имеет свойство намокать – надо как-нибудь поставить эксперимент, сколько килограммов воды может вобрать в себя среднестатистический рюкзак за несколько часов непрерывного поливания. Допустим, вещи в гермомешках, но между ними можно свободно залить семь-восемь литров… Нет, бросим сей печальный счет. Все равно, очень скоро про рюкзак я забыл, пожалуй, единственный раз за поход. Он перестал быть превалирующим фактором дикомфорта. Рук, вцепившихся в оттягивающий шею фотоаппарат, не чувствовал совсем, ног – почти. Меня трясло. Координация движений напрочь отсутствовала – и как это я нигде не грохнулся?

Возможно, мною овладел приступ непреодолимого эгоизма – в последних строках я ни слова не написал об остальных. Что таить, мне как-то было не до них. Я очень старался сначала держать курс на определенную, невесть как выбранную точку водораздела, потом выбрать дорогу подешевле вниз, к спасительному лесу, где ветру противостоят могучие стволы верных и к тому же легкогорючих друзей-деревьев, лихорадочно искал хоть какую-нибудь площадку поположе… Впрочем, и кое-что кроме этого я тоже помню. Бзик Светы скоро прошел, она исправно пылила… что это я, булькала, конечно вслед за Леной. Та старалась не отставать сильно, но у нее получалось плохо, а у меня не оставалось уже сил злиться, я просто сбавлял темп и поджидал. Андрей мужественно замыкал убогую колонну, и до него у меня уже не доходили не уши, ни глаза.

Спускались по кратчайшей в выступающий из зеленой массы небольшой древесный массивчик, но пришлось корректировать курс – снова пошли осыпи, а ноги не держали, и падать не хотелось. Для общего оживления начал читать теорию правильного спуска по осыпям и обвалоопасным спускам, сопровождая науку лабораторным занятиями по выписыванию змейки на довольно безобидном склоне. "Змеить всегда, змеить везде до дней последних донца…" Правда, странно, что никто не обвалился. В лесу пошло попроще, и, наконец, неподалеку от обрыва, под которым явно пел ручей, перекрывая шум дождя, попалась довольно ровная полянка с пышной обильно пропитанной дождем водой. Последнее обстоятельство отнесли к разряду мелочей, и бегом начали ставить лагерь. Какое – бегом! Как мне удалось расстегнуть рюкзак? Каким волшебным образом поставили палатку, моментом покрыли полиэтиленом и обвалили его края камнями – ведь руки совершенно не слушались! Штормовку мне удалось расстегнуть с таким трудом – можно попробовать на досуге, используя пару колхозных вил вместо кистей рук! Спирт, залитый в обледенелую заправочную горловину в нижней части черепа, прокатился внутрь дождевой водой, даже не зашумело. Спешно-спешно переоделись в сравнительно сухие вещи, выцарапанные из рюкзаков, и, стараясь не обвалить палатку, нырнули вместе в один спальник. В каком порядке заползали, в том и улеглись – Андрей, Света, Лена и я. Рюкзаки с трудом запинали под крылья полога, мокрую одежду оставили кто где. Впрочем, дождь уже умеривался, и кое-что я даже… повесил сушить. Наверное, спирт все же подействовал.

Тепло и сон пришли примерно одновременно. Никаких неудобств от весьма тесного и теплого соседства, мне показалось, никто не испытывал.

Спали, собственно, недолго. Первым желанием общества после пробуждения было – жрать!!! Спиртное, оно, знаете ли, требует закуски, а закусить поначалу мы не удосужились. К счастью, догадались захватить в палатку сала, сухарей, фляжку с водой и чегой-то сладкого. Я выполз из одного спальника, закутал нижнюю половину в другой и со вкусом принялся за раздачу слонов и материализацию духов. Ведь spiritus по-латыни, кажется, "дух", "духовой" или что то в этом роде? Девчонки не пили, мы с Андрюшей хряпнули и со вкусом закусили. Вот теперь кры-сота, как говорил один тупой мышонок из "Кота Леопольда". Мне очень стыдно, но, кажется, трапезу я закончил последним, и сытости не ощущал, несмотря на талантливо затихаренные ложки сухого молока, не оцененного достойно остальными. Но холод и совесть перед давно насытившимся (или делающим вид?) обществом снова вогнали меня в спальник – на вторую сонную паузу.

Сон, говорят, универсальное лекарство. Если начинаешь засыпать и есть хоть малейшая возможность – надо дать организму эту маленькую поблажку. Он, организм, говорят, всегда знает, чего хочет, и всегда должен получать желанное. Ну, мы и дали – на всю катушку.

Дождь тем временем то ослабевал, то снова принимался хлестать полиэтилен прежним расходом. Думалось вяло, дремалось плохо – выспался. Согрелся. Где-то в нижней части тела пробудился к жизни вечно несвоевременный живчик, понужая к каким-то действиям. Живчик, он живучий. Его не сморить сном, не угробить усталостью, не растопить теплом спальника: раз зашевелился, надо двигаться. Улучил момент, когда крап по полиэтилену затих, вылез.

И правда, дождь перестал. В лесу обильно клубился морхлый, но плотный туман, омывая капающие водой стволы. Сейчас главное – лбом в дерево не въехать: мало – шишка, еще и окатит, как из ведра, вон сколько очень красивой воды замерло в ожидании неловкого на чистых, старательно отмытых лиственничных хвоинках… Такая хорошая вода, ну и что, что холодная, уже не страшно. Не как два часа назад.

Обошел палатку, уничтожил Байкалы в прогибах тента, заглянул под – да, вот это рюкзачки, посреди луж-то… Рядом вперемешку – штаны, носки, лифчики… Вытащил из общей кучи свое неимоверно скомканное и пропитанное жидкостью барахло, развесил на ближайших сучках. Даже если польет, мокрее не станет. Черт, фотоаппараты, закопанные вглубь рюкзака, все же подмокли. Хорошо, я его под тент не стал пихать, накрыл накидкой и с непостижимым упорством несколько минут пытался своими колхозными вилами обвязать репиком. Хорошо, оказывается, обвязал, накрепко.

Живчик не унимался, и я заозирался в поисках сухих дров. Ничего себе – задачка… Где-то под откосом шумел ручей. Подошел, взглянул – и в голове зашумело пуще прежнего. Однако. По такому крутяку, даже если сухому и стрезва, навернуться нет ничто. А вот чуть пониже такие елочки симпатичные, редкость. Елка ведь даже очень мокрая горит без керосина, не лиственница какая-нибудь.

Потом я долго карабкался по откосу, сначала за сушинкой (ох, хороша!), потом за водой, а когда уже совсем навострился начать разжигать, наверху что-то изменилось. Лес пронзил глубокий свет, местами желтоватый, но большей частью насыщенно-розовый. Зрелище невероятное. Глубоко в небе произошла какая-то подвижка, и впервые после Печоры показался крошечный лоскуток синевы, такой яркой, неописуемо контрастирующей с мягкой розовой полянкой, желтыми бликами в росе и черной хвоей. Посветлело, и вот откуда-то с невозможных высот скупо брызнул золотой пучок света.

Ошалело взирая на сию неземную картину, я даже не сразу сообразил ухватить слайдомет и благим матом призвать общество выползти, полюбоваться феерией. Общество вежливо отклонило мой позыв, предпочтя спальники.

Видение длилось недолго. Свет потускнел, краски подкисли, и я вернулся к костру. Развел, подвесил котелки и с удовольствием принялся за сушку вещей. Костер, лучший друг туриста, жрал дров немеряно, но сушил исправно. Все же живчик себя иногда оправдывает: одно дело, когда пользуешься источником тепла и сухости монопольно, и другое – когда жесткая конкуренция. Впрочем, откуда тут конкуренция, не на Денежкине зимой – шестнадцать рыл на один огонек…

Да, дождь перестал. Он не беспокоил нас за ужином, и после ужина, и ночью – разве что чуть-чуть. День отгорел – что это я, вылился без остатка, плавно перетек в ночь. Странно, но, несмотря на дневной пересып, спалось без проблем.

Подъем 8.35, клеили п/эт, с 9.10 готовили завтрак. Солнечно, по горизонту белесо.

10.40 сели завтракать. Затягивает.

12.21 – 13.00 – переправа – 13.05 – на сыпухе. Уклонились к западу по высоким травам и тальникам. Перешли вброд, отжались.

13.24 – 13.33. Подъем.

13.49 – 13.55. Продолжали подъем, вышли на плато.

14.05 – 14.23. Вверх через тальники, сидим на камне.

14.29 – 14.38. Миновали тальники, жуем сало.

15.10 – 15.33. Перешли не тот водораздел, оказались на западном плато Обе-Иза. Выскакивал в разведку на хребетик.

15.53 – 16.01. Прем на хребетик. Вышли почти на перевал.

16.08 – 16.36. Озерко в истоках Сывь-Ю. Пьем.

16.49 – 16.55. Перешли по-сухому исток Сывь-Ю, налили фляжку.

17.00 – 17.21. Прошли несколько истоков (левых), остановились, не набрав высоты.

17.30 – 17.50. Только двинулись – Лена упала голеностопом, дальше шла очень медленно. Встали, разгрузили.

18.04 – 18.24. Пошла быстрее, но не очень. Виден лес, будем двигаться туда на ночь.

18.30 – 18.55. Перешли ручеек в лесу, поставили бивак.

Готовили ужин с 19.30.

Легли порядка 22.30.

Ходовое время: 237'. Расстояние: 11 км.

Утро сияло. Солнце еще не успело согнать с зелени бриллиантовые капли, и вся поляна светилась теплым золотом. Жгло даже сквозь полиэтилен.

Да, кстати о нем, благодетельном. Дома второпях проклеили мы его скотчем, но, видать, не прошли для него бесследно времена, когда девяносто пять килограммов одного туриста-бауманца плюс рюкзак съехали на нем, несчастном, вниз с перевала Азау, и теперь похож он был на звездное небо. Кое-где светила были потускнее – сквозь скотч, а вот кое-где зияли нестерпимо, а вечор, соответственно, нестерпимо текли, и все на морду лица. Что там течет на ноги, это сразу не приметить, спальник потом высохнет, а вот когда спишь, стараясь сделать голову поплоще, чтобы не касаться вредного полога, а на самую ряшку так подленько – кап… Ну, просыпаешься, вертишься, чуть-чуть эдак приподнялся, а крыша, она только того и ждала, вон сколько воды скопила…

Короче, выполз я и, руководствуясь целеуказаниями изнутри, отмотал еще пару метров клейкой ленты на благо комфортности. Может, поможет.

Завтрак творили очень долго, поскольку у всех (конкуренция!) стояла параллельная задача – подсохнуть. Дело облегчалось жарким солнцем, но осложнялось густыми кронами, отбрасывающими удивительно быстро ползущую тень. Не успеешь приладить свои ненаглядные носочки на самый солнцепек, глядь – прозябают в тени, а вновь озаренные площади уже заняты. Однако, побегали.

Стратегия дня, в общем и целом, наметилась еще вчера. Требовалось попасть на верховья Сывь-Ю, как можно короче и дешевле. Траектория очевидным образом пролегала между двух невеликих вершинок, знаменующих водораздел. Правда, склон правой по ходу, обращенный к водоразделу, казался крутоватым, а левый вовсе виден не был, но явно требовалось чуть спуститься вниз по течению нашего гостеприимного ручья с крайне негостеприимными берегами, действие которых вчера испытали, пожалуй, все, перепрыгнуть на левый берег, а там видно станет.

Лесок внес коррективы. Двинувшись я почувствовал, что забрал слишком быстро влево и, как только спустились с удивительно приятной сухой осыпи, чуть-чуть скорректировался вправо, вдоль ручья. Затем пошли нехорошие кустики, загораживающие обзор, подлые полянки, выход с которых располагался чуть, ну, совсем капельку правее, чем хотелось бы… На компас я догадался посмотреть только через полчаса движения и сразу с опаской оглянулся на верных спутников. Бедолаги и не догадывались, что я только что украл у них минут пятнадцать ходового времени. Ходового! Вроде, число звучит негромко, но ведь все это время переставляешь ноги, отягощенные задницей, отягощенной спиной, отягощенной плечами, отягощенными рюкзачищем и дурной головой… Не догадываются – и пусть. Спокойнее спится, решил я и круто завернул к воде.

Переправа выглядела недружелюбно – по-сухому никак не выходило. Впрочем, через несколько дней и в другой ситуации мы такой мокрой переправе обрадовались бы до умопомешательства: спокойная переплюйка, ровное дно… Теперь же, недовольно вздрагивая от холода, брезгливо перешагали, поскользнувшись раза по два, выползли на грандиозный развал особо крупных шкафов и сели выжиматься. Настроение держалось бодрое и боевое. Погода благоприятствовала, путь не убивал, все шутили, смеялись и фотографировались. И выжимались.

А дальше пошло чуть хуже. Света после вчерашнего оправилась и лётала по камням – только дай, зато Лену достаточно крутой и длинный тягун сразу слегка сквасил, и через пять минут впереди идущим пришлось стопориться. Да и у остальных ниже бодрых физиономий бурно вздымались грудные клетки и отчаянно лупили моторы. Лена, кажется, сердилась на себя и хотела рвать, но я примирительно родил чрезвычайно свежую фразу о том, что моторчик только один, посадишь – не заменишь, а потому давайте-ка пересидим. Затем состоялся еще один такой же подъемчик, в конце которого остановиться захотелось уже мне. Не по физиологическим соображениям (пока что), а проснулся во мне этакий скептический чертик, аккуратно и молча развернувший мои окуляры чуть влево от курса. Вершинка – та, на правом по ходу скате, гордо высилась слева. Хм. Карта после бессчетных генерализаций положения не проясняла, но я хорошо помнил склончик под той вершиной и решил – к черту. Обойдем ее справа, вон впереди явная полка водораздела, и спустимся, куда надо. Ну, чуть накрутим.

Путь строжал. По мере продвижения вперед тальники гущали, а ровных мест становилось меньше. Света из-за этого начала злиться, а хуже, чем злящаяся Света – это поискать надо, настроение (мне, во всяком случае) она в таком состоянии портит моментально и надолго. Обойти же цеплявые кущи никак не представлялось возможным.

Сделав два убогих переходика, я уловил витавшую в воздухе хорошую идею – а не поднять ли настроение невеликим перекусом. Даже сердитая Света после подкрепления мягчает, что уж говорить о простых смертных, вроде меня.

Остановились перед маленьким лобиком по двум соображениям: во-первых, не хотелось переться на кручу с пустым брюхом, во-вторых, ветер, уже изрядно разошедшийся, срываясь с подъема вроде бы меньше задевал нас. Ох уж эти иллюзии. Девчонки ели плохо, мы же поскромничали немного, а затем отрубили по третьему куску сала и с радостью сжевали. Вид назад открывался приятный: из лесистого языка покато подымался скат Малды-Иза, справа, как на ладони, простирался кар перед вчерашним водоразделом. Да, пожалуй, слишком далеко справа, взять бы левее… но там вершинка, а впереди же, кажется, какое-то седлышко, залезем, поглядим, что к чему. Не далеко уж осталось.

Да, недалеко. Даже не запыхавшись влетели и остановились в недоумении. То есть я – в недоумении, остальные – в ожидании.

— Тихо, хлопцы, Чапай думать будет,– объявил я и с умным видом углубился в карты. А что тут думать? Все ясно.

Впереди расстилается низкая долина поросшая редким, а дальше – и густым лесом с явным уклоном к западу. Слева стоит стенка длинного хребета, начинающегося той самой вершиной, которая теперь уже прямо на траверсе слева, справа от седлышка чуть поднимается и совсем неподалеку тонет в долинке невзрачный вытянутый холмик. Если где здесь и есть исток Сывь-Ю, то я его не вижу, и никто его тут не увидит, поскольку, вернее всего, он слева, за хребтом. Печально во всеуслышанье объявлять о своих ошибках. Чапай подумал, пора чапать дальше.

Что мучительно терзало меня весь поход – это моя неуверенность касательно тактики и стратегии передвижения. Наверное, противно было наблюдать со стороны за моими метаниями – а может, туда? а может, сюда? а если остановиться? а все же, давайте пойдем, если никто не против? или будем ночевать? И в том же духе. Гораздо проще, наверное, жестко командовать: отделение, переход пятьдесят минут, темп сто шагов в минуту, шире шаг, живот втянуть, спина колесом вместе с рюкзаком, выше, выше подбородок! Какой ужин? К черту ужин, ужин вам не нужен!.. Вот, не умею. Офицер – да вот запаса. Как Буриданов осел: не дай Бог, встретится некая альтернатива, и выгоды одной из сторон неочевидны! Монетку, что ли, завести для выхода из затруднительных ситуаций?

Вследствие сомнений, я оставил всех внизу, под хребтиком, и вперся наверх поглядеть, а туда ли я народ веду. Была когда-то такая глупая привычка – на перекурах бегать вперед "в разведку". Совершенно идиотское занятие: обычно просмотреть путь далеко не удается, а хоть бы и удалось – ну, увидишь его на пять минут позже, а сил уходит за день уйма, ощущаешь себя героем, а окружающие – придурком, позером, если не чем похуже. Результат этой разведки, как и ожидалось, был однозначен: Сывь-Ю слева за хребетиком, лежит, милая, в распадке двух высоких каменных стен, а лесок ближайший далеко-далеко… чтоб ему не быть поближе.

Вернулся, запузырил всех вверх по американке – каждый за себя – и нахально обожрал кустик шикши. Ничего вкуснее в этой неладной долине не росло, грибы, правда, были, но куда их нам… Затем напялил рюкзак и – надо же! – к перевальной точке всех догнал. Ноги гудят, мотор молотит, рожа красная, рюкзак на уши лезет – герой! Ура.

В общем и целом тут красиво. Половина долины уже оделась тенью от правого хребта, другая, наоборот, ярко светилась в лучах заходящего солнышка. Внизу голубеет озерко и рябят блики на многочисленных болотинках, с такого расстояния совершенно ровных и притягательно-зеленых. Первый участок пути тянул на категорию асфальта, пожалуй, такого удобного отрезка больше за весь поход и не встретилось: небольшой уклон вниз, совершенно ровный плитняк без бульников и настырной крошки, сухой и изумительно держащий ноги. Отмахали по нему минут двадцать, как реактивные, и, на собственное горе, спустились вниз. Деваться-то некуда: путь, очевидно, лежит на левый скат долины, поскольку Сывь-Ю заворачивает вправо, к западу, а затем и вовсе разворачивается на север, огибая ту долинку, какую мы полчаса назад лицезрели. Горе, собственно, заключалось во все углубляющемся кочкарнике. Интересные то были кочки: отношение высоты к ширине основания порядка двух-четырех. Неправильные такие кочки: скакать по ним невозможно, обходить каждую кругом – замаяться. И замаялись, и только замаячила первая лужа, тухловатая еще, не проточная, тут же встали попить. Пили вволю, а, как известно, с налитым брюхом – какая ходьба!

Стронувшись, уперлись в неширокий ручеек – Сывь-Ю. Наудачу подбрели к берегу – ба, вот и камушки лежат, прелестно-то как. Перешли по-сухому и повернули направо, вдоль реки. Андрей добросовестно выплеснул на землю из фляжки тухлячок, набранный в лужице, и наполнил чистой водой. Фляжка героически была погружена в недра рюкзака – тяжелого! Водонос у нас отменный.

А где же лес? Его так неплохо видать с перевальчика, а теперь перед носом – рядом, вроде бы – покатый подъем, и река уходил вправо, огибая его, а лес, наверное, за ним. Сумерки – дело опасное, казалось, перед носом, а топали мы до него знатно, долго и упорно. Дохленькие ручейки, спешащие в Сывь-Ю, путь не то чтобы усложняли, а как-то растягивали. Будь он самый переплюистый, а все равно шаг влево-вправо сделаешь, чтобы удобнее перескочить, повертишься на месте, как пес на подстилке, один другого подождет… еще пара минут потеряна. Небо же торопило, потухая на глазах. Определенно, срочный бивак был весьма и весьма желателен.

А до лба-то мы так и не дошли за переход! Впрочем, какой там переход. Большой моей ошибкой, кажется, явилось злостное потакание собственной костлявой спине, зело удручаемой тяжелым мешком, в результате которого минимальная (а затем – и нормальная) продолжительность перехода девальвировалась до двадцати минут. Сегодня еще что, вот через несколько дней эта дурная привычка так нагадит… Но это через несколько дней. Наверное, надо всегда иметь в группе такого, чтоб какой рюкзак не навесь, а он все равно маячит на пределе видимости впереди и – скотина безжалостная! – имеет часы на руках. Скорчишь морду поплаксивее, начинаешь плести про удобное местечко и мягкий холмик, а он чтоб взглянул под рукав и эдак: "Не, три минуты ишшо…"

Где тонко, там и рвется. Лена отставала-отставала, уставала-уставала и буквально на втором шаге после очередного не утолившего усталости пересида упала. Самого процесса я не видел, она потом утверждала, что запуталась ступней в кочках и сильно растянула ее, я зрел только попытку отжаться под рюкзаком в крайне неудобной позе: рюкзак поверх затылка, голень на кочке, лицо между кочек. Ситуация: Андрюша и Света притоптывают от нетерпения, сверху, между прочим, уже не просто темнеет, а тучи собираются, а тут такая проблема. Не долго же мы прошли, нога за ногу, пока меня не осенила чрезвычайно свежая мысль. Правда, я долго – минуты три – сомневался, поскольку хорошо знаю, как задуманное мною опускает настроение, но потом решил, что ниже – только в болото, и дал стоп. Поднатужившись, придал, кажется, голосу необходимую твердость и изрек, что топать, в общем случае и в частности, в виду вечера и непогоды, надо скоренько, а потому, Леночка, не дуйся и потрошись. Она, понятно, поупиралась, но необдуманно позволила мне находиться за ее спиной, а когда сообразила и обернулась – я уже развязал рюкзак. Надо сказать, что плечи мои были непримиримо против головы, и – каюсь! – кажется, самый тяжелый кус достался Андрею. Не знаю, заметил он или нет. Вероятно, нет, поскольку вскоре Светка отобрала у него пару таблеток от бодрости в виде банок тушенки, тяжелых таких банок. А я вот заметил то, что ноги совсем стали заплетаться, и – первый раз за поход – подвернул ступню, да сильно. Видела только Света, и весь оставшийся переход, пока я с усилием разгонял звезды в глазах и растягивал небо с овчинку до нормальных размеров, шла рядом и любя пилила за квазигероизм. С ногами что-то и в самом деле шло не так: огромный Андрюшин полуторный ВЦСПС бесстыдно разинул рот и чавкал им на каждом шагу. Ладно, ладно, ноги, вон уже лес, теперь он точно близко, уже проскочили первые деревца – скоро! скоро!

У опушки встали, я сбегал чуть вперед, сыскал замечательное местечко и, практически одновременно с первыми каплями, ненавистные чумаданы упали-таки в травушку. Ночевать.

Дождик, кстати, оказался джентльменом: поплевал малость и утих до ночи. Сготовили спокойно, и поели сухо, и залечь успели.

Ох, не двигалось мне в тот вечер! Ведь не первый ходовой день – странно, правда? И остальным, мне показалось, тоже. Лена удобно уселась на камушек заниматься ногой, не обращая внимания на брызги сверху, у остальных (и у меня) тоже нашлись дела… Но палатку воткнули шустро – уже навострились – и костер развели, а потом апатия какая-то напала. Даже записи, как обычно, не сделал – что ели, во сколько… Злополучный ботинок подвергли комиссии и вынесли заключение, что до утра подождет. С дровами повезло: в пределах видимости – в лесу! – торчало столько лиственниц с бородами сушняка под кронами, что даже необходимость отойти от костра на десять шагов, начикрыжить спичек для жара, ломала. Андрей удачно раскорячил несколько изумительно сухих пеньков с пахучей красной древесиной, и костер удался на славу.

Трава под палаткой росла мя-агкая…

Вылез в 7.50. Мыл котел, затем стали готовить завтрак. Пасмурно, изредка проглядывает солнце. Облачность подымается.

Позавтракали; с ботинком закончили к 10.50.

11.16 – 11.36. Перемотал пленку, вышли из лесинки.

11.48 – 12.10. Перешли по-мокрому ручей из кара слева.

12.18 – 12.40.

12.50 – 13.09. Перлись через кусты.

13.20 – 13.25. Только тронулись, нашли ручей и сели готовить горячий обед.

14.48 – разлили.

15.10 – 15.29. То тропа, то растворяется в камнях.

15.35 – 16.06. Все по тропе, сменили порядок гонок.

16.16 – 16.34 Очень ручьистый залом, множество паразитов – 1648. Тропа окончательно потерялась в каменисто-болотистых поперечных ручьях.

17.01 – 17.36. Второй ручей. Место для стоянки негодное – сплошной мошкарник.

18.07 – 18.22. Где? Ручей?! Света и АК ищут воду – нашли!

18.33 – 18.45. Прошли пару ручьев с рассадниками, встали лагерем на ветреном лбу. Сбегали со Светой вперед, там только сухоток.

Жжем костер в яме с 19.25.

20.10 – ужин готов. Девчонки умываются. Грозу пронесло мимо.

Отбились порядка 21.30. Спал один, плохо.

Ходовое время: 232' Расстояние: 11 км

Ну, так. Дело на сегодня – яснее некуда: сей гостеприимный, очень красивый и во всех отношениях привлекательный лес хочется оставить позади, чтобы полюбоваться "ушами" Заячьих гор. Тогда завтра успеем вырваться на Индысей, под Трехозерный, и закатим там славную дневку по случаю трехлетия свадьбы. Как раз: трехлетие на Трехозерном. Только не нравятся мне эти тучи, сухие, но очень густые, и этот храп из палатки – Господи, умаялись дети ведь. И у Ленки нога того – быстро, пожалуй, не побежишь. Она и так вроде трактора: куда угодно и сколько угодно, только бы не быстро, а тут еще повреждения гусеницы…

Под деревом валялись следы вчерашней апатии: котлы, грязная посуда и тому подобное прочее. Около кострища, в результате вчерашней апатии ничего не валялось: ни обломков пенька, ни "спичек" от лиственниц, ни бересты. Рюкзак мой, вследствие вчерашней апатии не упихнутый под полог, а только прикрытый личной накидкой – надо же! – не пострадал. И даже суше остальных, волглых от дыхания из палатки. Лицо, собственно, уже умыто путем касания мордой крыши; котлы вот вымыть бы… Холодна вода, круты берега…

Есть свежая мораль. Мемуары надо сочинять по свежачку, сразу, как дело кончено. Прошло-то всего ничего – четыре месяца – а день тот уже подернулся дымкой забвения, особенно хмурое мокрое утро. Кажется, к моменту закипания воды я все же выгнал общество на ветерок и с удовольствием подставлял ладошки огню, наблюдая одновременно за тремя вещами, смотреть на которые можно бесконечно: огонь (в костре), вода (в котелке, а скоро это будет каша) и то, как работают другие.

После завтрака остро встала проблема ботинка. При внимательном осмотре обнаружилось, что прибить оторвавшуюся подошву у нас нечем, а на супер-клей я как-то не очень рассчитывал. Пришлось из гвоздя изготовить укороченный обувной гвоздь, вбить его, а рядом по-новой прихватить подошву шурупами. Вот счастье – крутить в резину крестовый шуруп, не имея под рукой отвертки…

В верховьях Сывь-Ю лесок на удивление приятный, парковый. Между широко отстоящими лиственницами – шелковистая травка, земля сравнительно ровная, ногам приятно и глаз радуется. Не то – ближе к месту, где река загибается к западу, огибая хребет. Очень скоро после бивака поверхность уже перестала восторгать ноги. Долина несколько сузилась, а может, просто наш курс подвел ближе к левому борту, земля наклонилась, из нее густо поперли разнообразные камушки, перемежающиеся грязевыми линзами. Как всегда в лесу, стало скучно. Метелишь, метелишь ногами, казалось бы, вон до того ручья по карте – всего ничего, а где же он, родимый? Нет, этот переплюйчик – явное не то, не может он быть отмечен на карте, а тот, что нужен – то ли высох, то ли приснился топографам… И снова мое сострадание собственным плечам сыграло плохую службу: двадцатиминутные переходы. Правда, на сей день было и оправдание. У Ленки здорово болела нога, понятное дело, приходилось беречь, и не перегружать, и рюкзаки наши это тоже почувствовали.

К середине дня Света с Андреем окончательно измотались двигаться таким муравьиным темпом. Порешили: генеральное направление всем известно, а не известно, так на тебе компас и держи азимут, а мы поплетемся себе тихонечко сзади, авось, не потеряемся. Вспомнился старый глупый анекдот:

Так вот, к тому моменту, когда лесок окончательно испортился, вполне сформировались два стойких функциональных определения:

НАПИЛЬНИКИ – те, кто пилят впереди. Не трудно догадаться, кто именно.

КОВЫЛИ – дело ясное: ковыляют сзади.

Лес испоганился, загромоздился кустами и низкорослыми, но, судя по числу мутовок, очень древними елочками, и напильники пропали из поля достижимости свиста, а у меня начало портиться настроение. Хорошо, что, видимо, мы оба придерживались одного направления, и за конечное время отчаянный сигнальный свист сопроводился не только эхом, но, двигаясь по пеленгу, пришлось преодолеть такие заросли! Выколупал из волос обломки сухих веточек, проматерился про себя, дал команду, и только двинулись – под ногами зажурчало. Плечи и желудок посоветовались, ласково похлопали меня по спине, изнутри и снаружи, и напомнили, что Леночке, поди, совсем нехорошо, надо ж дать передохнуть как следует бедняжке…

— Обед!– заорал я и метнул рюкзак в кусты. Не надо понимать буквально, конечно, такой выходки солидный руководитель себе не позволит, но уже скоро я же (инициатива наказуема!) возился с огоньком, а главное, с пристройкой над ним котелков. Рядом располагались симпатичные россыпи совершенно никчемных, с нашей точки зрения, грибов – не тащить же!– и я размечтался сфотографировать их на память. Как раз кончилась пленка в ФЭДе, смотал, открыл, по привычке перещелкнул… Щель в шторках добежала аккурат до середины кадра и остановилась намертво. Ай, здрасьте: одним фотоаппаратом меньше. Грибы попали на слайд, инвалида запихал в рюкзак: вечером раскурочу.

Погода переменничала. Вообще-то стояло на небе солнышко, но временами из шальной тучки прорывался жидкий душик, что было как нельзя некстати, учитывая обильную поросль на пути. Видимо, в компенсацию за полившиеся мне в тарелку брызги, отправившись за ближайшую елку по вполне определенным причинам, я обнаружил, что травяной ковер имеет изъяны. Изъян имел линейный характер и простирался в направлении нашего движения. Тут уж грех не заорать, поскольку – и в самом деле!– это могла быть только тропа.

Надо сказать, я не знаю, как появляются, живут и умирают тропы. Дело это куда более тонкое, чем просто Восток. Казалось бы, глухомань невероятная, путаница рукастых стволов, болотца, тальники – нет, тянется вслед за невидимым клубочком едва приметная стежка, и точнехонько выбирает путь наименьшего сопротивления. Идешь по ней, и вдруг она – прыг совсем не по курсу. Думаешь: шалишь, глупая, тут-то я уголок и срежу… И через полчаса снова натыкаешься на нее и на нетерпеливо подпрыгивающих напильников, уже невесть сколько тебя дожидающихся: ходите тропами!

Так и эта тропа. То ли звери ее протоптали, то ли редкие здесь туристы, но, виляя и запутываясь, она надежно огибала самые непроходимые каменные россыпи. А уж если не могла миновать особо длинный язык, то сбегала с него на самое мягкое место, пусть даже не по кратчайшей, и в этом случае ох как непросто ее оказывалось сыскать. Ленке эти камни приходились – хуже, чем в печени. Наверное, нога хорошо помнила падение и при одном виде зубастых бульников ее брала оторопь. Короче, даже установленный порядок отрыва напильников перестал удовлетворять общество. Тогда порешили так: ковыли снимаются, отходят на пять минут, напильники ветром обдувают их, несутся до времени и поджидают на тропе. На тропе! На какой тропе? Подлая вот что удумала: сначала явила нам свеженькие кабаньи следы, а потом веером стежек разбежалась куда-то вниз, к реке. Зачем нам к реке, где кабаны и нет перевала к Заячьим горам? Топаем прямо. Нетрудно угадать с одного раза, как изменился характер передвижения. К вечеру потеплело, над горизонтом обильно заклубились тучи и, чуя завтрашнюю непогоду, кровососы вконец озверели. Идти с накинутой на морду лица марлей – обязательно сверзишься, не разглядев, куда ступить. Идти без марли – в самый неподходящий момент заедешь себе в глаз той веткой, которой обмахиваешься, потеряешь контроль, что-нибудь не то скажешь и от смущения обязательно сверзишься. Альтернатива…

Однако, пора бивачиться. Достал уже этот лес, и заломы, и буреломы, и мелкие поганенькие ручьишки с удивительно горькой водой, питающие жирно чавкающие болотины, и мошка, и напильники, которые рвут, и ковыли, которых сзади и в бинокль не разглядеть… После одного уж очень смачного каменистого языка с нетривиальным выходом сквозь царапучую елку мне захотелось отдыха. По карте где-то в этих краях – мощный ручей, вот вырулим не него, и баиньки.

Мы догнали скороходов, сидящих на поросшем травой взлобке неподалеку от увековеченного в хронометраже залома. Не шлось. Побегал вверх и вниз, особенно вниз, туда же, кажется, ушла тропа, и обнаружил ее метрах в пятидесяти… выше по склону. И то хлеб. Правда, довела она нас только до того самого ручья, но там уж не до дороги стало. Ручеек швидко журчал на дне глубоченного глинистого оврага с крутыми скосами. Скользкими, между прочим. Вот здорово будет – лазить туда-обратно с котелками! Кстати, его бы перелезть неплохо, но как?

Каюсь, сдал Зайцеву Андрею, как стеклотару, и сквозанул в лоб в низ – я, мол, вас снизу пощелкаю. Светка слезла за мной, а Лену повели где-то верхом – Андрей нашел удобный (для своих длинных ног) обход пфальца поверху, но и наматькался же он, я думаю, поджидая профессионального якоря! Кончилось тем, что на последних ста метрах он рванул и через пятнадцать секунд уже парковал рюкзачок рядом с нашими. А надо сказать, что метры проходили траверсом по глинистому склону с солидным уклоном. Пришлось вернуться, отобрать рюкзак и чертыхаясь – как он-то тут просвистел с такой скоростью? – сопроводить Ленку до места.

Однако, жрут. Прелестная полянка рядом с ручьем мокра до безобразия и так и гудит кровососами. Наиболее ретивые уже обнаружили пополнение в рядах прохожих и с аппетитом совершают пробные облеты. Этак тут долго не просидишь, и к воде – если с похма – только кубарем. Вердикт очевиден: искать, где суше и тише, в смысле зуда мошки. Поднялись с Андреем немного вверх по течению – прелестные местечки, симпатичные лиственницы, жуткий буерак – не то, что палатку, ногу не поставить. Двинулись дальше по долине, обсуждая прошедший и грядущие дни. Топали долго, но все как-то не прельщала нас местность. Вернулись, кряхтя подлезли под, встали с, протопали минут пятнадцать, обрушились радом с ними же – подлыми, любимыми, противными, ненаглядными рюкзаками.

Сил моих на поиски уже недостало. Закосил: бегали Светка с Андрюшей, недолго – минут десять, пришли и сообщили тому, что осталось от нас с Ленкой, обожранных, что все о'К. О'кея не получилось, ибо и там мутные столбы жаждущих мессершмитов грозно реяли в лучах красивого и, как на грех, теплого заката. Следующий ручей, глубоко проваленный в роскошные травы, порадовал еще и отсутствием площадки – что за невезуха! Теперь уже, злой и голодный, вперед пустился со Светой я, зря орлиным оком ниточку водотока впереди по курсу. Тщетно: и он – сухой. По дороге, однако, обозначилось приятное место: ровно, исключительно сухо, на чуть-чуть приподнятом лобике – словом, то, что надо, кабы вода. Ничего, принесем, подумали мы, и потащились обратно к жаждущим решения Ленке с Андреем.

Переволоклись. Приборы показывают кельвинский ноль, не нуль даже, а ноль без палочки: палочки, передние и задние, а также носы и уши – висят. Долго, наверное, с полчаса вяло копошились в мешках, выволакивая все, что нужно, потом нехотя поставили палатку, запихнули туда Лену и долго, со вкусом, болтали, болтали… Девочки все также неспешно рекомендовали не смотреть в сторону ручья (а что толку – смотреть? метров триста, однако, а бинокля нет…) и пообещали быть скоро. Мы им поверили и занялись по хозяйству: напинали с близлежащих деревьев сучков, сыскали замечательную, прорытую неведомым ручьем яму посреди своеобразного вади, запалили, сварили, сели ждать. Ждали. Трепались. Солнце завалилось за верхушки лесин. Последняя навеска дров прогорела. Каша зацементировалась. Терпение лопнуло.

— Долго вы еще?– огласил окрестности зычный дуэт.

Потом выяснилось, что орали в самое невовремя, и только расстояние спасло наши очи от неминуемого ослепления при виде дам, заверявших, что они сейчас. Русский час – шестьдесят минут…

Все кончается. И день, и девичья помывка, и каша в миске, про которую с хохотком острили, что щаз набьем кой-кому брюхо рисом, а морду – соответственно… И наступает ночь, долгожданная, тихая, сонная…

Проснулся порядка 8.40. Отсиживаем – дождь, накрыло облаком.

С 10 до 12 копался в фотоаппарате.

12.30 – 13.30 готовил суп, затем праздновали 3 года и в 15 залезли в спальники. Ветер сменился на северный; облака подымаются и идут на юг. Вылез в 18. Комары, а погода та же. "Ровесники" спят. Точил топор, в 20 начал готовить ужин. На С-З дыры в облаках.

Поужинали в 21.30.

Опять поплотнели тучи и жрут комары.

Что тут писать? Вчера, как уволокло ветром последние тучки, вызвездило и, соответственно, приморозило неслабо. Заснуть не мог долго, а вот проснулся быстро: один потому что. Что, спрашивается, делать одному в спальнике? Вылезать, отвечается, и как можно скорее, пока льдом не прихватило.

Улица не порадовала. Под утро пошел дождь, и его мокрые следы заполнили всю окрестность. Плотные белые тучи элегантно омывали верхушки лиственниц и плавно переплывали куда-то за хребет. Тишь стояла невероятная, и деревья обильно напитались крупными каплями влаги – красиво, но очень непрактично, если сквозь них продираться. Капли коагулировали, обрывались, но на место каждой отыскивалось вдвое абитуриентов – дождь работал исправно: то польет, то покапает… Что, спрашивается, делать одному на мокрой-мокрой улице? То, отвечается, за чем выполз, а затем быстро-быстро обратно, в палатку, где тоже совершенно нечего делать, но не льет.

Однако, вопрос: дневка в плане стоит на завтра, если сегодня – отсидка, а сие очевидно, а завтра дневка – не жирно ль будет? Шесть умоляющих глаз из спальника ровесников (которым шесть ушей и без меня сообщили о метеорологических неурядицах) возымели действие: дневка. Сегодня. Отлежимся, отожремся, вечером напьемся в честь праздника, и о'K.

Из-за дождя так ломало переться, готовить жрать! Зажег свечечку – для освещения и тепла, вытащил все доступные ножи и принялся добивать больной фотоаппарат. Думал, разберу, небось, где-нибудь обнаружится та подлая грязь или поломка, из-за которой весь сыр бор! Как же. Удалил меньше десятка винтов и две крышки непонятного назначения и вдруг понял, что еще парочка – и придется ссыпать все в мешочек и тащить до ближайшей фотомастерской: назад я это уже не соберу. Обрывки пленки я и вправду обнаружил, но они не заклинивали нечего существенно важного, так что без особой надежды взвел бедолагу, нажал Enter, то есть спуск, конечно… Щелк! Да какой щелк замечательный: работает ведь, лапушка! Щелк, щелк, на другой выдержке щелк, на третьей… Воистину, прав был тот слесарь, который придумал закон: не работает – разбери, собери – заработает. Ура.

Дождь не то чтобы прекратился, но существенно приблизился к состоянию измороси, а ровеснички начали проявлять некоторое пищевое нетерпение. Впрочем, прозвище ровесников, хотя и вполне подходящее по смыслу, мне им приклеить не удалось, так что больше и называть так не буду. Так вот, вдоволь насмотревшись на мои слесарные манипуляции друзья не то чтобы возопили, но дали понять, что пора бы и почавкать чем Бог послал. Желудок – верный, но подлый мой брегет – и мне напомнил, что завтрака не было, а время уж к обеду. Детям так неплохо возлежалось в тепле и относительном уюте, изредка прерываемом окапками с потолка, что душа моя исполнилась жалости и жажды подвига, и поперся я, проклиная все на свете, на ту чертову улицу, где мокро, сыро, мозгло и еще какие там синонимы есть.

Сюрприз: вади набух водичкой, и вчерашнее костровище неподражаемо в роли угольного фильтра-поглотителя. Бес с ним, пусть и дальше фильтрует, но как сотворить костер на ровном месте без рогаток? Таскал бульники, пока не согрелся и не закурился паром, зато за водой далеко бегать не пришлось. Сготовил, впрочем, быстро, а заодно наточил подсевший нож, укрепил уже порядком скособочившуюся пародию на палатку, самостоятельно произвел обыск в рюкзаках на предмет ингредиентов меню… Переделал, короче, массу полезных дел, и – чудный финал – приволок котелки к палатке. Ленка выскочила на минутку и вернулась с неким кексиком, увенчанным юбилейными свечками, я изъял из Светиного рюкзака вафельный торт и пузырь массандровского портвейна – ох, повеселимся!

Увеселились настолько, что, пошвыряв миски и кружки за борт, завалились спать, и даже я при своем гордом и дискомфортном одиночестве не отстал от общества. Склубился потуже, закутался в спальник – а ведь монополизм имеет и свои преимущества: попробуй-ка улечься в полном комбайне, как захочется! А тут – кум королю: хочешь – на правый бок, хочешь – на левый, колени хоть к подбородку затягивай… Принял сугревательную позу, чему способствовал и выпитый портвейн, углубился, как учат йоги, мыслью в приятное…

Открыл глаза – шесть вечера. Прислушался – тихо. Неужто! Скорее на воздух – и впрямь не льет. Тучи чуть поднялись, обнажив склоны хребта, на западе, вдоль горизонта, светлая полоса. Набрякшие маленькие лиственницы имели столь привлекательный вид, что я не вытерпел: заполз в палатку, изъял из-за мирно сопящих ровесников "Зенит" и пощелкал вволю красивых слайдов. Больше делать, однако, оказалось нечего, а лезть обратно не хотелось – выспался, да и сколько бока мять можно – болят! Походил кругами, потом вспомнил, что вчера сам матерился по поводу тупого топора, коим, похоже не единожды попадали по камушкам, достал точило и завжикал. Процесс уже подходил к концу, когда хриплый голос из палатки осведомился, не на них ли я точу зубы. Я сказал, что нет, разговор завязался и завершился, естественно, опробованием свежеточеного топора для рубки дров на костер. К ужину.

Вот странно – ведь воды вокруг столько, что не продохнуть, а эти мерзавцы уже зудят над ухом! Хорошо, хоть мошку смыло, одни комары, как нибудь справлюсь… Ага, попал… Еще попал… Ох, не успел попасть, ужрали, сволочи… Торопливо поместился в полоску жидкого дыма от никакого костерка, с трудом доваривающего жорево – не помогло. Пришлось интенсифицировать процесс готовки и скорее смываться под крышу.

Что еще сказать про бездельный день? Отдохнули, и ладно.

Болтали в 4 утра.

Встал в 7.30, к 8 начал готовить завтрак. Солнечно.

9.40 – каша созрела.

10.51 – 11.15.

11.32 – 12.01. Уперлись в траверс, определили приток справа, спустились по нему и поднялись на водораздел Заячьих Гор.

12.07 – 12.34. Обошли болота, тропа пропала. Вытаскиваю слайд-пленку.

12.59 – 13.30. Люди, ручей к Саледам.

13.44 – 13.50. Сходили до людей.

14.00 – 14.45. Вломились в тальники, набрали грязи, поломались по курумке и вышли на выступ в виду Салед. Обедаем.

15.50 – 16.08. Спустились в бурелом, попали на угол первого из двух намеченных для прохода болот.

16.15 – 16.38. Прошли второе болото, суше первого. Жрут страшно.

16.45 – 17.05. Глухой лес по азимуту.

17.18 – 17.47.

17.56 – ручей вниз по болоту к Индысею. Лена угодила Свете ножкой рюкзака в ноготь.

18.00 – 18.25. Дошли до Индысея, нашли переход, переправились.

18.50 – стоянка на высоком берегу. Много дров, астрономическая видимость.

Ужинали в 20, с 21 до 22 девочки мылись.

Отбились порядка 23.20.

Ходовое время: 319' Расстояние: 16 км

Ночью соседи заколебали: при очередном повороте с боку на бок, как обычно, проснулся и уловил совершенно несвойственное моменту тщетно скрываемое шушуканье в районе противостоящего кола. Звук столь необычный для походной обстановки, учитывая время (а начинало светать, то есть часа четыре натикало), что старательно послушал, но уши со сна заложило, и информации почерпнул до обидного мало, посему решил – пусть себе, приказал ушкам сморщиться в трубочку и отключился.

Вообще, с точки зрения благоденствия группы, очень неплохо регулярно выкладывать кого-либо в арктический моноспальник. Утром, хочешь не хочешь, обстановка выгонит наружу и заставит заниматься делом. А если утро еще и такое же шикарное, как сегодня, то и горевать особенно не станешь о теплом месте.

Достаточно редкое явление на Приполярном: солнце ярится во все небо, ни облачка, синь бездонная, умытые вчера травы и склоны гор сияют, переливаются, каждое дерево, даже в чаще, светится изнутри теплом и радостью. Глубокая осока у ручья еще хранит в недрах немало воды, но сверху уже высохла и шелестит не как вчера, а как-то по-сухому, тоньше и нежнее. Обжигающе ледяная вода… быстро отбивает всякие поэтические глупости и шустро гонит разводить костер. Однако, дрова-то сырые, здорово их пропитало. Костер долго кобенился, но потом вышел на режим и…

И естся в такое утро тоже здорово, пусть и кровососам оно тоже нравится. Раз – и нету, два – и палатка свернута, три – народ навьючен. Красота!

Впереди, первый раз за весь поход проглянули какие-то стоящие горы: голубые, с острыми пиками и крутыми склонами – буквально через два шага от стоянки. Насущный вопрос, возникший еще позавчера (вечная тема неопытного туриста: куда нам?), к сожалению, сам собой не отпал. С места бивака просматривалось некое логическое понижение в хребте, точно по нужному азимуту, но грызли сомнения: перед ним, по карте, должен быть кар справа, а он не обнаруживался. Или он где-то ниже?

Нет, вот он, кажется. Двадцатиминутный переход привел к бойкому ручейку из того самого понижения, оказавшегося мрачного вида расщелиной, катящемуся в огромную чашу кара. Очень кстати. Ленка, к моему удивлению, уже раскраснелась и сильно сбросила в темпе, я аж утомился отслеживать дистанцию до нее, а напильники – те и вовсе нервничают. Пусть будет пора отдохнуть, попить, хотя лучше этого не делать, а я побегаю, посмотрю, что и как.

Все сомнения отпали, лишь только спустился на дно. Тропа, та самая подлая тропа, что так вероломно оставила нас вчера, а на ней – явно сегодняшний кабаний след. Вчера шел дождь, поэтому такой четкий отпечаток мог народиться только сегодня. Сюда-то нам и надо. Правда, это к азимуту градусов примерно 80 вправо, но в горах, как и в лесу, редко существуют азимутальные пути. Авось потом выправится.

Поднялся, гляжу – люди морально готовы, веселы и бодры. И в самом деле: отпущенные до низу напильники так сквозанули, что Ленка, мне показалось, надулась, и пришлось проповедовать осторожность и неспешность, спускаясь с ней по тропке приставным шагом. Для меня, правда, сия мера вредной не была: при виде симпатичного болота внизу я по-быстрому переобулся в сапоги, которые рады были скользить во все стороны на влажной тропе.

Внизу скороходы уразумели, что кабан в рассказах и следы в натуре – две большие разницы, и благоразумно дождались нас, искусываемые невесть откуда взявшейся тучей гнуса. Тропа моментально растворилась в болотине, все "ботиночники" тут же набрали полную обувку свежей тухлой жижки, появились какие-то буреломы и бульники – в болоте-то! Насилу догадался перескочить на левый берег ручья, где и обнаружилась беглянка. Дальше дело пошло на лад, стежка легла аккурат на азимут, пошел замечательный лесок, даже кровопийцы как-то поутихли, но мотор у меня так зашелся, что, глубокомысленно посмотрев на часы, я немедленно объявил заземление. И только потом догадался оглядеть морды лиц ближних моих. Судорожно глотая воздух, лица протискивались в вороты снимаемых свитеров и с облегчением крякали.

У Светы традиция: похода не проходит, чтоб она не отловила, потискала и отпустила насмерть перепуганную таким обращением ящерицу. И сейчас, не сняв рюкзака, приметила она меж камней искомый хвост, шустро потянулась за ним… Хвост проворно слинял внутрь развала, а прилетевший сзади рюкзак чуть было не углубил охотницу вслед за добычей. Хорошо, что чуть – не считается…

Сзади открылся выход мрачной щели, оказавшейся перевалом из ниоткуда в никуда. Нечего сказать, хороши б мы были, загони я толпу на него: финалом стал бы сорокоградусный спуск в то самое приветливое болото. Теперь слева по ходу явно находился перевал на верховья Дурной, к Волчьему перевалу, но, коль скоро Сухарев убедил нас, что Трехозерный глаже, так и идти нам вдоль по тропе, там где-то должен быть пологий такой перегиб к Саледам, между первой и второй грядами Заячьих гор.

Только поднялись – Андрей заматерился про себя и начал скидывать рюкзак: забыл "Зенит" на отдыхе. Не страшно, не далеко отошли. Вот три года назад я на пол-дневного перехода по следам бегал, "ФЭД" свой искал. Не прошло и полперехода, как нас снова стало четверо.

Местность тем временем достигла водораздельной грани, и открылось обширное болото, где-то по левому борту которого нам следовало двигаться. На картах Приполярного Урала большинство болот, болотин и болотинок не отмечены в принципе, но если уж картограф удосужился почеркаться мелкими горизонтальными штришками – будь уверен: это окажется именно таким, какое наблюдается сейчас. Здоровое занесенное чахлой травой озеро с прилегающими бочагами, топями, грязью и прочей прелестью. Горжусь: не упустил тропу, постоянно угадывал, где она снова обнаружится, и мы сравнительно легко миновали неприятное место. Редкое явление. Впереди теперь уже отчетливо высились красивые горы. Прикинули по карте – получилось, что это Сабля или ее северные оконечности. Как раз подошли к концу обе пленки в аппаратах, и я побегал округ, поснимал и назад, и вперед, и томно рассевшихся под приятным солнышком туристов. Крупная черника со всех сторон как событие уже не воспринималась, более того, если ее вдруг не оказывалось или росло в недостаточном количестве, это порождало удивление, граничащее с гневом. Зажрались.

После двух болотин (или озер?) начался лесок, быстро сгустившийся. Странно: у болот особенно не высасывали, а тут навалились тучами, успевай отмахиваться. Я опять-таки вовремя (ну, это уже для меня ненормально, столько раз подряд) уловил момент, когда энергетически выгодно стало не упираться в траверс, а слинять чуть ниже на ровное место и, с удовлетворением, обнаружил там последние на пять дней вперед остатки тропки. Скороходы же не послушались и запилили далеко наверх, где покруче, но меньше мошки. Впрочем, Ленка уже здорово умоталась, и нас они все равно обогнали. Прошли вполне оборудованную стоянку со столиком, еще один маленький перелесок, и открылось нам необозримое пространство, в самой середке которого высилась здоровенная палатка.

Проклятый заповедник! В старые добрые времена мы с радостью подошли бы пообщаться, а теперь первым делом глубоко сховали фотоаппараты, проверили наличие разрешения, а уж потом стали думать, стоит ли овчинка выделки. Вокруг палатки, размерами больше соответствующей небольшой избе, бродили кони, бегали разные жучки в немереном количестве, и вообще, все это на инспекторов Национального Парка походило мало, но береженого Бог бережет.

После весьма долгих раздумий, усугубляемых давно уже опустевшими желудками, все же склонились к визиту. Оказалось – манси, на нас смотрели вполглаза, собаки брехали вполглотки, мы им явно интересны не были. Трехозерный? Да, там. Саледы? Да, это. Тропа? Нет, нету, держитесь открытых мест, не пропадете. Живем? Да, живем мы тут, две недели уж как. До свидания? Прощайте. Без эмоций.

И тут дал я маху. Не захотелось перескакивать на сильно вогнутый берег, на котором сидели мансики, а местные, они же толк в берегах знают. Нацелился это я на утес, у которого приток Индысея (или Дурной? разбери тут, в верховьях) растворялся в густом лесу, и двинул напрямик. Минуты через три, самое большее, вломился в такой тальничек, выше головы, под ногами жидкая грязь, корни невероятные наворочаны, камни местами торчат, ветки – толстые, крепкие, сволочи!– в морды хлещут… Рассвирепел, повернулся к "мансийскому" берегу носом и продрался насквозь без потерь. Я-то без, а девчонки здорово напроваливались, ноги измучили, все грязью измазались мало не по уши… Стр-р-р-ратег…

Однако, совсем худо. Ленка не столько идет, сколько стоит, напильники гневаются, мошка жрет, в брюхе шаром покати – пора обедать. Доползли мы кое-как до намеченного утеса. Скороходы, мне показалось, уже строили планы перевода части коллектива на мясо, да и я на последней прямой метров пятьдесят оторвался. Ну, сил никаких не хватало тащиться. Бросил всю толпу на съедение и полез наверх искать место, чтоб ровно, вода и гундели не очень. Поползал, нашел: кто-то не очень давно стоял, в принципе, даже палатку есть куда ткнуть. Вода, правда, далековато внизу, но в лесу этакий прогал, сквозь него поддувает, и жрут не слишком сильно. Вернулся, обрисовал картину, сопроводил напильников и сделал еще один заход за Ленкиным рюкзаком. Не то, чтоб я альтруист принципиальный, но было местечко по дороге на тот бугор, где и со здоровыми ногами сковырнуться не стыдно.

Наверное, это был самый печальный перекус за весь поход. Стало жарко, а раздеться невозможно, съедят. Все уморились, сало на жаре не идет, а заменить нечем. Нам с Андреем усталость аппетит не сильно испортила, да девушки совсем кишками обмякли, а нам ведь стыдно обжираться в присутствии стойких мазохистов! Ну, съели по лишнему куску сала, ну, по конфетке, но сколько ж можно, когда они глядят этак снисходительно: эх, мужики, немного ж вам надо… Спустились с Андрюшей вниз, к воде, потолковали о перспективах. Обозначилось много общего, особенно в плане пессимизма. Ох, Леночка, Леночка…

Утес, на котором перекусывали, представлял собой самый крайний северный отрог второй гряды Заячьих гор. Когда мы вышли на его лысый лоб, открылась великолепная панорама долины Индысея, позолоченной заходящим солнышком, и, одновременно, такой черничник, что и я не утерпел. Разметав глаза по картам, а руки по кустикам, с большим трудом соображал, что же делать дальше. Трехозерный просматривался очевидно, но чертовски далеко. Стратегически важный описанный Сухаревым бугор перед ним, необходимый для определения на местности, напрочь отсутствовал: два возможных кандидата меня не удовлетворили. Лес внизу приветливостью не отличался, содержал подозрительно мало открытых мест, на которые так напирали знатоки севера, а чуть подальше от хребта и вовсе сливался в одно зеленое пятно. Река не проглядывалась: то ли очень далеко, то ли скрыта деревами. Пожалуй, тут не то что за день, за неделю бы до перевала добраться. Или все же лучше на Волчий? Вон он, почти на траверсе, чуть сзади… Но там верховья Дурной, жуткие болота (даже по карте), кои мы собирались обходить с востока, но никак не с юго-запада, и потом, назад… Назад не хочется. Или пройтись немного по хребту, до следующей гряды Заячьих? Но тут мы вусыть накушаемся спусков-подъемов или, еще того не легче, траверсов, да скоро ночь, где брать воду? По карте – далеко, а будет ли ближе… Рота, слушай мою команду, если больше никому сказать нечего: азимут 145, темп движения выше среднего, в колонну по одному за мной становись!..

Что-то я хвастлив сегодня неумеренно, но что поделать. Два первых болота, намеченных сверху и лежащих практически точно на пути к перевалу, нашел с легкостью. Воды, конечно, все набрали чуть не до колена, но все же мокрый мох и травка – это вам не бурелом. Бочаги, встречавшиеся во множестве, элегантно обруливали, азимут держали железно. Спуск прошел достаточно медленно, по вполне ясным причинам, но спокойно. Мелкие неприятности типа бревен в два обхвата поперек азимута преодолевались чуть ли не весело: сказывалось благотворное влияние обеда, отдыха и прелестного вида сверху. Дальше пошли цветочки, ягодки, кустики и прочая растительность.

Сейчас читаю хронометраж и диву даюсь: неужели только пять дешевых двадцатиминутных переходов понадобилось нам на путь до Индысея? Не может быть. Закрытый лес очень плохо действует на нервы: начинаешь сомневаться даже в стрелке компаса, не говоря уж о своей способности ей следовать. Заломы, завалы, заросли и прочие за… настолько деморализуют, что не можешь спокойно сосчитать отклонение от азимута и восстановить траекторию после препятствия, как предписывается теорией ориентирования. Куда мы шли эти страшные сто минут? Я не знаю. Настроение падало (у меня даже вперед остальных), плечи сдавали быстрее нервов, секунды на часах сменялись явно медленнее минут… Было несколько передыхов, с бессильным швырянием рюкзаков на более-менее приподнятые места, чтоб легче встать, ужасными мгновениями подъема рюкзаков и страгивания, падающим, быстро падающим солнцем и сгущающейся мглой. Я дошел до того, что активно начал приглядывать место для стоянки и даже морально готовить к преждевременному стопу коллектив, но тут мне вправили мозги (ох уж эти здоровенные спортсмены), да и воды нигде не журчало кроме тухлых стоячков, пить из которых никто не решался.

Моральный нарыв прорвала Лена ножкой рюкзака. Только отошли от передыха, вывалились на обширное болото, весьма грязевое, по всем признакам близкое к реке. Я чуть прибавил, а Ленка потеряла равновесие и с размаху села на поверхность наибольшей площади. И надо ж было Светке подойти слишком близко к ней! Стальная трубка рамы рюкзака угодила ей точнехонько в большой палец правой ноги. В самый кончик ногтя. Что началось… Мат, вопли, попытки транспортировать тело, изрыгающее проклятия, растерянный марабу, по другому не скажешь, пришибленная виновница, распсиховавшийся руковод… Тело догнали (утрусило подальше от греха, дабы не зашибить кого ненароком), прислонили к покляпой березке невдалеке, выяснили, что оно способно двигаться самостоятельно и уже почти растратило синтаксический запас. Злоба на все и вся фонтаном ударила у меня из ушей, и я скомандовал – быстро (быстро, знаете, что такое быстро?) спускаться по болоту к реке, и бивак. Сам рванул впереди, время от времени награждая отстающую Зайцеву такими взглядами, которые должны были, по идее, взрываться у нее внутри, значительно повышать давление, степень сжатия, удельный импульс, КПД… и повышали таки. Болото просвистели (все на свете относительно, но все же быстро протопали!) за 25 минут, “удлиненный” такой переход, и уперлись в реку.

Индысей тек здесь спокойно, быстро и величественно по сравнению с переплюйками, попадавшимися нам до сих пор. Под берегом дно не просматривалось – то ли вследствие глубины, то ли из-за тени, бросаемой обильными зарослями высоченного тальника – выяснять не стали. Мы с Андреем побегали, а может, поползали, вокруг, сладострастно исходя нецензурщиной по различным поводам, нашли приличный брод, где только в одном месте было глубже колена, вернулись, изобразили из себя заботливых джентельменов, заставив девчонок оставить рюкзаки и перейти пустыми… Кажется, они не оценили нашей заботы. Переведя их на тот берег, вернулись за их рюкзаками, и какими же легонькими они нам показались! Да нам б такие рюкзаки, да мы б как свистанули, да нас бы тут уже близко не было!.. Да мы!.. Да они!.. Да они молодцы, что и с такими от нас не отстают… сильно. Хорошие девочки. Умницы.

Место стоянки бросалось в глаза еще от покляпой березы с несостоявшимся медпунктом. Яр метров двенадцать над рекой, симпатичные елочки, вроде ровно. На подходе случился нежданный конфуз – ну, вздумалось Свете поотжиматься с рюкзаком на скользкой травке крутого склона, что такого. Зато площадка явно стоила трудов, затраченных на ее достижение. Ровная, устланная белым мхом, сухая, ни комара вокруг… Впрочем, что-то стало холодать, так, наверное, дело не в площадке, болото-то вон, близко, просто попрятались к ночи. И ночь недалече. Ночь. Отдых…

С расслаблением удалось справиться без особых затруднений: помогли настойчивые желудки. Очевидного места под костер не сыскали, натянули тросик, срощенный с основняком, между двух далеко отстоящих елей, с легкостью насобирали высококачественных дров и стояли, старательно помогая взглядами закипанию. У меня в глубине души проснулась, наконец, радость пополам с гордостью. Сколько отмотали за сегодня! Первый, пожалуй, нормальный про протяженности переход, да какая погода чудная, а вид… На юге мрачным бастионом высилась гора Маяк, безукоризненно чистое небо, славная речка под боком. Встать здесь и пожить пока не надоест…

Солнце закатилось за гору ровно в 20.00. Долго бегал с фотоаппаратом, искал точку и сделал достаточно неплохой слайд: бриллиант невероятного цвета на черной подложке хребта. У костра уже зазвякали миски. Отчего турист гладок? А, поел – да и на бок…

Девочкам приспичило вымыться. Предупреждения о близком похолодании, намеки на позднее время и прочие слабые стоны были ими с негодованием отметены. Котлы нагрели быстро, я спустил их на галечный островок посреди речки и вернулся к костру. Русалки заплескались.

Холод уже становился не только ощутимым, но даже как бы зримым. Есть такая особая прозрачность у воздуха, которую он приобретает только при быстром и значительном охлаждении. Самые дальние просторы слегка подергиваются дымкой, что позволяет предполагать на завтра солнечную погоду, а само похолодание предрекает жару. Близкие деревья даже ночью становятся отчетливы, как никогда, каждая иголка видна. Безумно яркая луна рождает аспидно-черные глубокие тени на росной траве, пламя костра насыщается жарким золотистым светом, угли, выскочив из пламени, мгновенно подергиваются пепельной пленочкой, но очень долго сохраняют тепло. Ледяная вода в реке вдруг начинается клубиться туманом, неописуемо изменяющим ее очертания. Глубокое небо светлым пятном отражается в редких омутах, в прочих местах река совершенно темная, неотличима от фона, и только клубы пара выдают воду.

Луну сегодня даже удалось запечатлеть на слайде. По небу вдруг протянулась совершенно фантастического вида дорожка из перьистых облаков, я отошел довольно далеко от стоянки, чтобы не лезли в объектив различные деревья, долго пристраивался к дохлой березке, чтобы не стряхнуть кадр, и сделал-таки довольно приличную картинку. У реки неразборчиво обменивались впечатлениями от помывки девушки.

Вернулись они раскрасневшиеся, мокрые и довольные, с головами, обмотанными полотенцами. Мы шустро раскочегарили большой костер из загодя припасенных дров, пододвинули дам поближе к огню, а сверху подвесили котелок с водой себе – девицы решили, что нам необходимо побриться. Давно стемнело, хотелось спать и не хотелось морозить на улице намытых девчонок, поэтому мы не стали дожидаться, пока нормально согреется, и потопали к реке с чуть теплым котлом.

Да, это была сущая пытка. Недельная щетина, основательно промороженная, жесткая, как черт-те что, холодная вода в моментально остывшем котелке, мгновенно севшая об грязную физиономию бритва… И что они, Светка с Ленкой, нашли хорошего в ежедневных помывках?! Андрей тут же произнес страшную клятву, обрекающую его на небритие до выхода в цивилизацию. Обтирая зудящие изрезанные морды, вернулись к костру.

Теперь все дела дня текущего, кажется, остались позади, и наступило самое время отползать ко сну. Тут до меня дошло, что ночь не то, чтобы обещает, но таки уже стала весьма холодной, а спать мне снова в одиночестве и неуюте… Решительно извлек заветную фляжку, нацедил мало не полкружки и опрокинул. Похорошело. Поскольку я лежал у самого выхода, то и залезал в свой персональный ледник после всех. Только устроился поудобнее, кто-то из ровесников неловко пошевелился, и одна из растяжек палатки выдернула колышек. Вот незадача! Крайнему – крайнее: как вылезал и подтягивал палатку, подымая полог с невеселых лиц, помню, а вот как залезал… На ощупь, что ли? Не знаю. Но факт: залез, надо же…

Очнулся от холода, когда уже почти рассвело. В соседнем спальнике усердно шептались, но не это меня беспокоило в тот момент. Фляжка с согреванием валялась рядом, воды же поблизости не было, а глотать чистый спирт… это какой же я к утру стану, а ведь идти надо будет… Ну его. Закутался в спальник покрепче, подкатился под ближайший бок, чтобы не дуло хоть с этой стороны (а со всех других свистело, и еще как!), сосредоточился и таки уснул.

Опять в 4 утра был session.

Вылез в 8.45, с 9 до 10 готовил рис.

11.55 – 12.17. Болото с озером.

12.25 – 12.45. Открылся странный вид на перевал?

12.50 – 13.23.

13.30 – 13.55.

14.03 – 14.23.

14.33 – 14.54. Обед.

15.53 – 16.15.

16.26 – 16.48.

16.59 – 17.20. Граница леса. Полчаса искали место стоянки, нашли

17.53 – 18.05, начали готовить в 18.40. Приближаются тучи.

Ужинали в 19.30, спать в 21. Заволокло. Просмотрели перевал.

Ходовое время: 212' Расстояние: 12 км

Не хочу ничего писать про этот день. Чувство глубокого отвращения к нему, к моим собственным действиям тогда, к совершенно пошлому времяпровождению в тщетных попытках быстро преодолеть глухой лес еще не остыло во мне. Но – он был, и еще как был, и нельзя, к сожалению, обойти стороной эти девять переходов. Всего девять?! Не может быть. Но хронометраж врать не умеет, значит, действительно, девять.

Поднялся рано, проснулся от яркого солнышка, пробивающегося даже через черный полиэтилен. В палатке – жара, духота, где та чудесная (или ужасная?) свежесть благодатной ночи!.. Вон отсюда, вон…

Не спеша, с удовольствием развел костер, подвесил котлы, перемотал пленки в обоих аппаратах и переделал кучу других немаловажных дел, типа развешивания на просушку носков, кои вчера от усталости были весьма небрежно пристроены далеко от огня. Носки на солнце мгновенно заклубились паром и запахами, и тут же вскипела вода. Процедура побудки выродилась в банальное откидывание тента, от чего в палатке тут же стало невозможно существовать.

Собрались и двинулись довольно шустро. Стояла только одна проблема: какое выбрать направление? Местоположение бивака мы точно определить не смогли, но, похоже, за вчерашний день не слишком сильно отклонились от азимута, если судить по направлению на давешний утес, а перевал не просматривался. Отсюда проистекала возможность двигаться прямо к нему или же по протяженной болотине, начинающейся у реки, подняться перпендикулярно хребту до границы леса и оттраверсировать до перевала. Я выбрал первый вариант, а вот правильно ли… Кто знает, что ожидало нас на том траверсе? А вот чего мы нахлебались на азимуте, я знаю достоверно. И не скоро забуду.

Первый переход шелся славно. Ну, конечно, сразу же все набрали ботинки, но к этому, к мелочам, уже привыкли. Продвинулись немного по болотине и зашли в лес, достаточно густой, но позволяющий держать направление. Показалось тихое черное лесное озеро, с которого неожиданно вспорхнула парочка уток – даже сфотографировать не успели. Перед очередным болотом посидели на пригорке, подышали, подергали ягодок. Было жарко и как-то очень влажно, душно что ли. А может, это сказывался вчерашний денек.

А вот затем… Нет, это я расписывать все же не стану. Бесконечно долгий изнуряющий путь сквозь хаос стволов. Азимут каждые десять шагов, до очередного завала или бурелома. Подлое болото – вместо мягкого мха мерзкая кашеобразная вонючая жижа под тонким дерном, мерно колыхающаяся под ногами. Гнус, комары, мошка, кровососы и прочие синонимы, летучие и жрущие влет. Тальники откуда не возьмись, образующие целые бесконечные лабиринты посреди пустошей, вредные, высотой чуть выше роста – никак не разглядеть, куда двигаться, только тыком, а когда и этот метод заводит в глухой тупик, тогда с матом, чуть не вслух, рычанием и драньем нервов прорываешься сквозь, не чувствуя ни боли от хлещущих веток, ни подлых корневищ под ногами. Злость, переполняющая, давящая, убивающая все ощущения, кроме необратимо наваливающейся усталости, липкого бессилия, имбецильного отупления от безмерно надоевшего, вжимающего в землю рюкзака. Редкие, а потом все более частые камни, высовывающиеся из травы только для того, чтобы предательски подтолкнуть ослабшую ногу в глубокую яму. Ямы, ямы – их не видно сквозь сочные стебли обильной ядовитой зелени, цепко оплетающей ботинки, они подло возникают из ниоткуда, и желудок в полете наполняется леденящей пустотой, и сердце хаотично перемещается по организму, приближаясь к пяткам, потому что милый, ненаглядный, любимый насильник весом в два пуда с копейками уже подлетает сзади и вполне готов что-нибудь сломать или искалечить… Редкие разрывы в непроглядной зелени леса выводят не на полянки, а в глушь непроглядную. И снова долгожданная пустошь болота на поверку оборачивается хитроумным лабиринтом непроходимых тальников, здоровых, густых, сильных. Озвереешь, ломанешься напролом – сзади тихий придушенный мат коллег, хруст не то ломаемых ветвей, не то ног, и скорость падает до величин мало не отрицательных…

К трем часам дня я окончательно спекся. Ковыляли уже не только профессионалы этого дела, но и напильники: вперед никто не рвался. Проклятый перевал оставался, по ощущениям, так же, если не более, далек, чем тем стародавним полузабытым утром, когда мы проснулись на прелестном берегу Индысея. И на ближайшем ручейке я протрубил обед.

Пока разделывалось сало, перебежал на полянку на другой берег, думал, что увижу. Фиг тебе, сказала полянка, густо обрамленная высокими елками. Влезть на покляпую березку посередке сил уже не осталось.

К моему удивлению, остальные (кроме меня) выглядели неплохо: шутили, аппетитно причавкивали сальцем, радовались отдыху. Ничего, подумалось, еще побарахтаемся. Карты положения нисколько не проясняли, поскольку местоположение наше оставалось секретом. Вспомнился благой памяти 1988-й год, мужская часть группы усердно морщит репы над кабалистическими разводами границ леса и ручейков, девочки, школьницы тогда еще, вопрошающие с тревогой:

— Ребята, мы где?

— Здесь,– тыкаем пальцем в первое попавшееся место, подавив желание произнести стандартно-матерный ответ. После продолжительного осмысливания наконец-то звучит вопрос, который их действительно интересует:

— А это хорошо?

— Это оч-ч-чень плохо,– рычим в две глотки, полагая конец разговору.

Девочки тушуются, отходят, никнут. Финал, занавес.

Все же после обеда характер местности и растительности начал меняться. Стало заметно, что граница леса уже недалеко, но мы двигались практически параллельно ей, и легко нам не было. Проклятые двадцатиминутки уже вымотали все, что только смогли, и постепенно наваливалась апатия к камням, и к грязи, и к веткам, и к тальникам, ставшим пониже и пожиже, и к тому, что вечер уже…

Девушек мы оставили в очень неудобном месте, тощий перелесок сплошь усыпанный мелокоосыпной гадостью, рядом с ручьем, придававшим дополнительные силы кровососам. Встать на ночь ни тут, ни где бы то ни было в переходе назад не представлялось возможным, а то встали бы. С трудом оторвавшись от седалищ, молвили – вопите, если что,– и двинули с Андрюшей искать место стоянки. Бродили минут двадцать, пока не обнаружили искомое: сладкую полянку, почти ровную, почти близко один из многочисленных ручейков, коими пренебрегает наша карта. Вот только деревца стоят широко – как бы тросик протянуть? Довольный Андрей махнул рукой и высказался в том смысле, что надо будет – через всю поляну основняк зафигачим, было б желание. Запомнили ориентиры и с большим трудом вернулись к дамам: ноги не гнулись даже без рюкзаков и совершенно не желали повиноваться. Впрочем, с рюкзаками-то они прогибались более чем охотно.

Хотелось сразу всего: жрать, спать, разбить скорее лагерь, ничего не делать, наслаждаться природой, закрыть глаза и послать все и всех к… Привычка пересилила: расшвыряв шмотье чуть ли не по всему лесу, поставили-таки палатку, нащелкали веточек, принесли воды, а потом переоделись. Тучки небесные, отсутствовав весь день, наверное, специально, чтоб посуше нас прожарить, теперь откуда ни возьмись объявились и даже слегка побрызгали на нас, что заставило шустро затолкать вещи в рюкзаки, а рюкзаки под полиэтиен. Ходовые портянки и все такое оставили на просушку на лиственницах. А вымокнет – и ладно, все равно мокрое, а так заодно и постирает.

Горело здесь здорово: сухие пни в полтора метра, густо разбросанные вокруг, исправно поставляли высококачественное горючее – розовую смолистую крупную щепу. Сварили рекордно быстро, слопали еще быстрее и – кайф… Света дала сластей и сахара по коммунизму для восстановления сил, поэтому чай выхлебали весь и поставили по-новой. А еще она придумала – добавлять в молочную кашу чернослив, взятый мной на перекусы, но по сей день не востребованный, и каша от этого только выиграла, а Света проиграла, поскольку теперь, как ни вечер, два Андрея в два голоса гундели: "Ка-а-ашки… Ка-а-ашшки…"

Меня потихоньку начала глодать мысль – а туда ли мы попали. Ведь хорошо известно, что, если упорно искать, непременно найдешь, но не обязательно то, что искал. Волоча перед собой сытое брюшко, с сожалением покинул уютный лагерь и полез в гору – осмотреться. Подлые камушки сразу раскусили, что я в кедах, и скользили немилосердно, не хватало еще брякнуться тут. Как-то уныло смотрелось все окружающее, и почему-то даже страшновато стало, уж не знаю, отчего. Но я заставил себя подняться достаточно высоко, к одинокой лиственнице, торчащей посреди травянистой терраски, сел на бульник и стал оглядываться.

Заячьи горы на западе потихоньку сходили на нет, и их южное окончание медленно тонуло в необъятных лесах долины Кось-Ю. Смотреть туда после сегодняшнего лесистого денька не хотелось. Индысей взблескивал только в одном месте, на повороте, дальше узкая ленточка воды терялась в тайге. Громадная лесная перемычка между Заячьими и Маяком навевала радость по поводу того, что мы не сунулись туда – а ведь хотели когда-то пройти Заячьи насквозь и дальше двигаться по тропам вдоль Кось-Ю. А если не по тропам? А если, как сегодня? Ужас.

За Маяком, чуть левее и дальше, торчали интересные акульи зубки, пожалуй, повыше Маяка. На зубках виднелся снег. До сих пор точно не знаю, что видел – вероятно, горы в долине Ягунея, или Ягинея – как там его правильно.

Маленький отрог, под сенью которого раскинулась бивачная полянка, слева по ходу переходил в понижение, кое и было мною принято за Трехозерный перевал или, по меньшей мере, его перевальную точку. Путь на завтра, таким образом, просматривался очевидно: перевалить, а там видно будет.

Снизу поднялся Андрей и присоединился ко мне. Вместе еще раз осмотрели окрестности, поболтали по поводу сегодняшнего дня, мать его так, и растак, и разэдак. Вдохнули свободного от комаров воздуха и заспешили вниз, вслед за севшим за горы солнцем. Скорей – спать.

Вылез в 8.40. Пасмурно, временами дождь.

9.40 – завтрак. Дождь – сидим до обеда.

Вылез в 12, готовил обед.

13.40 – обедали.

14.35 – 14.46. Выползли на перевал, фотографировались.

15.05 – 15.36. Спускаемся сверху к перевалу.

15.46 – 15.58 – Обходим озеро, ждем горных – 16.11.

Ходили до 16.40 в разведку, одолевает лень, не хочется переходить протоку между озерами.

17.30 – готовили на упрямом костре в очаге.

Легли спать 22.30, поймав рыбок и поев грибов.

Ходовое время: 65' Расстояние: 2 км

Ох, тяжко мне. Все болит, все гудит, рот свело сухостью, глаза ломом не проколупать… Что это снаружи шумит так подозрительно? Нет, не ветер это, не ветер, покрапывает, а временами – густо. Но есть такое страшное слово – график…

Сушинки со вчера остались в достаточном количестве, чтоб завести костер с полпинка. Штормовка еще не успела толком промокнуть под все усиливающимся дождем, а завтрак я уже сварганил. По всем правилам в ходовой день в момент закипания воды полагалось выгнать общество на свежий воздух, дабы успело оно омыть грешные тела (или хотя бы малые части их) в хрустально-ледяном источнике, взбодрилось, оделось в ходовое и с радостью вкусило завтрака. Но. Общество храпело столь заразительно, что я чуть было не бросил костер к, на, в и с применением прочих предлогов и не закарабкался обратно. Хрустальный источник оказался настолько ледяным, что омовение чуть было не привело к летальному исходу. Ходовое мирно мокло на набрякших ветках и не просилось на телеса. Завтрак – да, при слове "завтрак" в палатке зашевелились, но завтрак можно сожрать и не вылезая из спальника… Так и поступили. Совесть свою я успокоил тем, что в дождь чайники по перевалам не шляются, а сидят и ждут солнышка. Пусть мы будем чайники, пусть мы не будем шляться. Мы будем спать дальше и переваривать, а дождик, тем временем, отмоет миски, погасит остатка костра и будет идти, идти, идти…

…Однако, тихо снаружи? Ох, черт, эк не вовремя… Вырываю себя из спальника, мощным пинком направляю на выход: да, дождь практически перестал. Что же делать? Уже полдень, двигаться вроде поздно… А, была не была: подъем!

Ну и лениво же все двигались! Чтоб при готовых дровах полтора часа варить супчик, а потом еще сорок минут собираться – да будь он неладен, этот вчерашний лесок наискосок, что мне было не послушаться Сухарева и перейти долину поперек, на Волчий! Так и что ж, что дальше: ближе – не всегда быстрее.

После долгих сборов неспешно поднялись на седло, чуть выше того места, куда вчера лазили. Как-то очень быстро раскраснелись и сбили дыхание, все – не только Ленка, но и напильники. Бросили рюкзаки и, в качестве отдыха, вскарабкались на каменистый вал, венчающий отрожек. Прекрасный вид моментально поднял настроение: все то же, что я наблюдал вчера, только днем и с точки повыше – здорово! Под ногами колыхался не страшный уже лес, зубы на Ягинее впечатляюще скалились, Заячьи виднелись далеко-далеко… Сзади из Салед выпирал скалистый выступ этажей этак на шестнадцать, грозно ощеренный острыми камнями. На него-то я и брал азимут с Заячьих, а значит, ухитрился не сильно отклониться от направления, раз уж мы тут. Вчера от лагеря выступ не просматривался, но сегодня привел Андрея, человека степей, в настоящий восторг. В самом деле, пожалуй, за весь поход попалась первая приличная каменная россыпь, которую никак не поворачивался язык обозвать осыпью, да и скала тоже первая. Горы, в горы входим! Мы тянули отдых, как могли: щелкались на фото и слайды, вместе и поодиночке, озирались и восхищались. Только начав замерзать на ветерке, я сообразил, что время идет, и погнал всех под ношу.

Спускались легко, вскоре начался реденький лесок, светлый и прозрачный, уклон оказался невелик, камни особенно не докучали. Внизу открылся угол озера грандиозных размеров и… четкий перегиб вниз, в лес, справа от него. Вот это руководятел, сверху на перевал спустился… Седло перегиба сузилось и скороходы, не желая терять высоты, пошли траверсом склона. Мне терять было нечего, поскольку Ленка на камни переться не желала или не могла, что, в сущности, означало одно и то же: вниз.

Перед озером камни укрупнились, и мне пришлось крепко думать, куда ступить, поскольку Зайцева двигалась сзади шаг в шаг. Впрочем, сегодня я не испытывал особого желания бежать прытко, так что даже с некоторым удовольствием неспешно выбирал путь поглаже и камни поближе. Тем временем напильники набрали метров двести лишних и теперь явственно от нас отставали, что (ох, подлы люди!) существенно улучшило наше настроение: мы, да впереди! Мыслимо ль это! Перед финишным сбросом остановились поклевать чернички и передохнуть. Светка с Андреем, глядя на нас, тоже тормознули – точно над нами. Черники у них не росло: а нечего так высоко летать! Сбросившись вниз, двинулись вдоль берега озера. Путь наш определенно лежал к его юго-восточной окраине, поскольку других выходов из долины не просматривалось. Беседуя о том, о сем, в частности, которое это озеро по счету – первое, второе, третье?– прошлепали немало и спохватились, что второй парочки и след простыл. Сели, ждали. Недолго, конечно, потом вместе обогнули конец озера и оказались на полянке под великолепным кубическим скальным выступом на стенке кара. Все это легко пишется – обогнули, оказались, однако, несмотря на крохотное пройденное расстояние, пришел господин Облом и возымел действие: как сели на лужок, так и вставать не хотелось.

Кроме укорачивания переходов, есть еще один безотказный метод измотать собственные силы, удлинить общее рабочее время и укоротить пройденный путь: разведки. Хороший штурман всегда знает, куда двигаться – только ноги передвигай. Плохому, как мне, например, часто необходимо выбежать вперед и осмотреться, чтобы впоследствии не облажаться перед окружающими. Было дело, я и на дневной переход вперед бегал. Кроме того, это великолепная возможность за счет одного дать отдохнуть всем остальным: один бегает, трое сидят. Но одному мне убежать не дали, Андрею тоже стало интересно, куда нас занесло. Вяло поскакивая по крупным камням, покрывающим берег, мы углубились вдоль русла широкого потока, втекающего в озеро с востока. За поворотом обнаружилось второе озеро, темное, лежащее в глубоком протяженном каре. Очевидно, нам на другой берег речки, но как туда перебраться? Камней в русле недостаточно, бревна на берегу не валяются, мочиться неохота… Слушай, у тебя ноги ходят? Что, тоже не слушаются? А какого ж рожна нам надо, не упасть ли прямо тут, где стоим? График? Нафиг такой график, пошли, девчонок обрадуем…

И мы упали, и радовались жизни, и праздновали нежданный отдых, и ели чернику в количествах невероятных, и грелись на внезапно появившемся солнышке. И даже не спешили ставить лагерь – успеется. В самом деле, черники вокруг росло море, грибов тоже немало, а завтра – по плану, законно!- дневка, и можно не спешить, не идти, не взбираться и не спускаться… За каким чертом нас сюда принесло, спрашивается? Поколения туристов ищут ответ на сей простейший вопрос, а умные уже перестали искать, да только ходят, и ходят, и ходят в горы – горы, далекие горы, синие горы, проклятые горы, любимые горы… Ну вот, занесло в философию.

Попытка набрать воды в озере чуть не превратилась в рыбалку: столько мальков толклось у берега. Отодвигаешь их котелком, а они спешат слямзить чего-нибудь съедобного из недомытой посудины. Запомнив, на всякий случай, высокий коэффициент орыбнения, принялись за костер.

Похоже, в этом месте неоднократно стояли. Под кустами обнаружился настил, такой же, как на Обе-Изе, наверное, это просто заменитель матраса, поскольку никакой ямы, или хранилища, или еще чего интересного под ним не обнаружилось. Зато на соседнем дереве висели изрядно разбитые… горнолыжные очки, вот уж неожиданность в здешних местах. Дрова, к удивлению, оказались в дефиците. Нет, они были, но не в пяти, а примерно в пятидесяти метрах от каменной плиты, хранившей следы огня и формообразующие камни очага. На беду мы решили воспользоваться, как казалось, готовой каменной печкой, а не вошкаться с подвеской котелков. Сколько сил на сбор несопоставимого с обычным костром количества дров, на поддувание и подмахивание, на поддержание себя в рабочем состоянии отнял этот подлый камин! Он долго не хотел разгораться. Он долго не желал работать как следует. Он в припадке бессильной злобы подпалил кашу и "убежал" кисель. О, это очаг…

После еды и обязательных бивачных работ расслабились, кто во что горазд. Лена двинулась собирать грибы. Света – ягоды. Нам же пришла в голову чудненькая идейка – наловить рыбки. Пополнить запас белков.

Для рыбалки нужна удочка – длинный, тонкий, но достаточно прочный прут. Кусты вокруг торчали в изобилии, но искомое в их гуще за полчаса так и не отыскали – пришлось использовать нечто весьма корявое, короткое и на вид – весьма хрупкое. Вторую "удочку" я смастерил из палаточного кола – вышло еще короче, но зато прямо. Памятуя, что рыба тут на голый крючок бросается достаточно охотно, прицепили к лескам по малюсенькой мормышке (под размер того, что плавало у берега) и метнули. О, чудо! Какой-то дурак-малек все же соблазнился: с почином нас.

Кидали и тягали долго и с переменным успехом. Потом подошла Света, обнадеженная известием о колоссальном улове, и спросила: где? Я показал на мох, где лежали рыбешки. Она долго смотрела, потом наклонила голову, потом согнулась в поясе, еще посмотрела и спросила: так где же? Пришлось ткнуть пальцем. Разочарованию не было предела. Нас обозвали убийцами детей и велели всю молодежь (то есть все, что наловили!) отпустить восвояси. Молодежь за время прений мирно почила, и, когда выяснилось, что отпускать некого, а больших размеров в этом магазине нет, Света успокоилась. И даже прониклась нашим вполне первобытным азартом.

Казусов случилось два. Забросил это я подальше, показалось мне, что клюнуло, ну и рванул, что есть мочи. На крючке, подцепленный за середину хвоста, висел огромный акул длиной сантиметра три. Или два, боюсь ошибиться. Он – единственный из улова – отправился назад, на прокорм старшим: не позориться же. Потом совсем рядом, вдоль берега, виляя хвостом, прошло что-то действительно значительное, сантиметров этак за двадцать, но ему наши мормышки под нос были до лампочки, и так-таки оно и прошло мимо. Света, азартно припрыгивающая на берегу, была очень недовольна.

Стемнело, мальки перестали отличаться от воды, промысел пришлось свернуть. Вопрос – что же делать со столь значительной килькой – я решил тривиально, не обращая внимания на подленькие Светины советы типа – "зажарим, сварим уху" и т.п., явно направленные на оскорбление профессиональных рыболовов. В процессе обсуждения Лена чрезвычайно ехидно заметила – "что поймал, то и съел", после чего, просмеявшись, я засунул мальков в ковшик и засыпал солью. К завтрему поспеют.

Грибы же, как и всегда, нареканий не вызвали.

Встали примерно в 9.30.

Окончили завтрак в 12.10, сели за покер.

Пообедали в 16. Погрызлись. Ленка сделала торт.

Ужинали в 22.30 в палатке всухую.

Что писать? Дневка, одно слово. Вылез из палатки, не торопясь направился в кустики и с удивлением, граничащим с ужасом, заметил, что поднять ногу чуть выше трех сантиметров от почвы – затруднительная проблема. Так, кажется, завхоз доэкономился. Первый раз за весь поход я влез, буквально выражаясь, в самую кухню питания и приказал: завтрак не завтрак, ужин не ужин, сладкий, соленый – выдавать по сухарю с салом. Особо отличившимся – по два. Подсчитав съеденное за прошедшие десять дней, получил, что реальная суточная калорийность оказалась вполне достаточной для питания нетранспортабельного дистрофика при строгом постельном режиме и отсутствии свежего воздуха. Сало оказалось на удивление действенным лекарством, особенно, в сочетании со здоровым отдыхом: через день подъем ног даже на высоту четырех сантиметров почти не вызывал проблем! Фантастика.

Денек выдался прекрасный. Я нащелкался вволю, запечатлев озеро, прилежащие скалы, на которые остальное общество не возжелало карабкаться, вусыть набродился по окрестностям. Нашел аж три совершенно сухих перехода через вчерашний поток – где были мои глаза? В самом устье, плюс тридцать метров выше, плюс еще десять метров выше – и все переходятся без мокрети.

На скалу они отказались лезть зря. Покер штука хорошая, но все равно – зря. Я заполз с трудом, вследствие описанного выше состояния нестояния, перевел дух и огляделся. Площадка усыпана огромными валунами, размером от шифоньера до грузовика, надо же – совсем ведь рядом с лесом и озером. Посреди возвышается грузовик из грузовиков, этакий Некантуй, темный и загадочный, как священный камень Каабы. Вид, надо сказать, совершенно мертвый и несколько загадочный. Кое-где сквозь булыгу проглядывают прожилки кварца: дошли до пристойных гор. Вид на озеро сказочный, на ближние горушки величественный. М-да, распелся, соловей, ногу бы тут не свернуть, не слушаются ноги-то…

В покер дулись долго и самозабвенно. Потом в дурака. Потом в буру. Потом в кинга. Потом надоело. Ленка предложила сыграть во что-то еще, Света отказалась, улеглась подремать, на что Зайцева ей заявила, что, мол, у тебя дурной характер, все об тебя спотыкаются. Рассвирепевшая Света отвечала в том духе, что ты, Леночка, и без моего характера не мало спотыкаешься, так что… Настроение пропало.

День мало-помалу склонился к закату, про обед животы уже забыли, и начал я фантазировать. Вчера доели последний белый сухарь, и осталось, как водится, полмешка сухарной крошки, выбросить жалко, есть невозможно, разве что ложкой вприхлебку с супом. И вспомнилось мне, что в многотрудные, полные невзгод и опасностей дни горных походов рубали мы такую крошку за милую душу, замешав со сгущенкой и обозвав тортиком. Сгущенки не было, были неуемная фантазия и желание кулинарного подвига. Совершили мы его вдвоем с Ленкой, вернее, творила она, я ходил около, давал чрезвычайно необходимые советы и суетился по мелочи: то ягодки растереть, то костер поддержать, чтоб ему, тому очагу… Крошку замешали с разведенным молоком, сахаром, ложкой масла, оторванной непосредственно от сердца завхоза, тертой черникой и пакетиком растворимого кофе, украсили целыми ягодами. Изделие мне нравилось, но напильники отнеслись к его виду, а затем и вкусу весьма скептически. Больше всех меня удивил Андрей. Ну, ладно, Светка привереда известная, Ленка… будем считать, что повар с пробы сыт, но вот студенту с пятилетним стажем столовой-Бухенвальда не осилить кексик да еще обозвать его, потихоньку от творца, тошнотиком… Я же съел и удивлялся остальным. Впрочем, к ночи самая обжорливая часть населения (мужская) проголодалась и умяла то, что не влезло в менее прожорливую (женскую) часть за милую душу. Именно этот процесс я обозвал ужином в палатке всухую. Конечно, не обошлось и без "микстуры руковода", иначе говоря, сухаря с салом, так что цыган ночью не снился.

Вылез в 8. Туман.

Позавтракали в 10.15. Туча поднимается.

11.30 – 12.10. Водораздельная точка. Прошли два озера, тур пустой, оставили записку.

12.25 – 12.55. Вышли к Нидысею. Мотаю пленку, одеваю ботинки.

13.20 – перешли парами Нидысей, выжались.

13.40 – 14.20. Прошли мысок, попали на дорогу, идем вверх по долине. Перекусили салом.

14.47 – 15.26. Тропа сошла с дороги и идет вдоль непереходимого ручья.

15.38 – 15.56. Думали о стоянке.

16.15 – 16.32. Ищем переправу на рукавах. Видели Манарагу?

17.15 – 18.00. Медленно перемещались до бивака, встали далеко от воды.

18.40 – ужин с выпивкой. Дважды ели грибы.

Угомонились к 22.30. Ночью давали дуба.

Ходовое время: 219' Расстояние: 12 км

Колотило по-страшному. Липкий ледяной туман, объявший меня по выходу из палатки, упрямо не признавал наступления утра, удерживая вокруг ночь не ночь, но что-то не совсем светлое. На самом деле, наверное, и холодно-то особенно не было, какой холод при таком тумане, но казалось, что мороз ужасный. Руки-ноги не гнулись, отуманенная голова варила с трудом.

Разумеется, после вчерашнего приготовления тортика сухих дров не осталось. Разумеется, не то от ночного дождика, не то вследствие конденсации тумана поверхность камня, основания очага, была обильно увлажнена до образования мелких луж. Разумеется, ближние лиственницы набрякли водой, а до дальних тащиться – то нога подвернется, то камень прыгнет, то хворост разроняешь. Разумеется, костер грел котелки (и то еле-еле), камни, кусты, богу бороду, только не меня.

Одна отрада – к моменту закипания воды, наступившему очень даже не скоро, я с садистским наслаждением завопил п-п-подъем и вытурил остальных в тот же туман под предлогом того, что хватит задницы отращивать, пора и двигаться. Снулое общество восприяло дозу холода и затряслось не хуже моего. А ведь самое плохое что – страдать водиночку. Вместе ж весело шагать по просторам.

К завтраку слегка посветлело. Нижняя граница облачности поднялась уже до уровня средины стволов наиболее низких деревьев, и вопрос ориентирования на незнакомом перевале упростился. Андрей, возвращаясь из кустов, прихватил необъемную охапку дров, вывалил их в трижды неладный очаг, пламя внезапно взревело и поднялось до небес, прихватывая с собой чертову морось. Народ несколько приободрился. Впрочем, не настолько, чтоб быстро собраться.

Поток преодолели запросто, по-сухому, но травушка внесла свои коррективы, и шестеро ботинок моментально забулькали. Мои сапоги некоторое время держались, но растительность очень усердно стряхивала в них воду сверху, через голенища – через пару часов и они уже не отличались сухостью. За осыпным выступом у второго озера открылось третье, маленькое, лежащее посреди обширной болотистой пустоши, и я поверил, что это таки Трехозерный. Перевальная точка оказалась сразу за третьим озером и даже имела готовый тур, правда, пустой. Да, с точки зрения горного туризма стоимость этого перевала не тянет даже на н/к, но поди-ка доберись к нему по лесу! Надо же и подход к перевалу как-то учитывать, а то получается, как со Средним: подход 1А, по глубоко врезанному ручью с водопадами, траверсами, скальными выходами и прочей экзотикой, а перевал чисто н/к, так его н/к и записывают. Несправедливо!

Первый переход вышел очень даже ничего: после леса на Индысее я, наконец, сообразил, куда ведут переходы по двадцать минут, и сказал – ша. Сорок, не меньше. Вот и пролетели приличное расстояние за переход, не то, что в предыдущие дни.

Внизу протекал Нидысей, поблескивая на излучинах светлой водой. Долина не пугала, лес, на вид, рос редкий, много полян и проплешин – например, от перевала до самой реки. На том берегу возвышался здоровый травянистый лоб, правая часть которого – там, куда нам идти – густо поросла тальниками, почему-то уже с побуревшей листвой, левая, повыше, ближе к горам, чистая. Нет уж, подумалось, нехай высоко, только б без тальников. Облачность стелилась все еще низко, чуть выше границы леса, и самих гор видно не было, только грандиозные подошвы. Путь просматривался очевидно: перейти реку, перелезть бугор и вверх по течению притока, устье которого располагалось несколько правее нашего пути. Где-то чуть ниже устья должны располагаться знатные рыбные ямы, если верить Сухареву, а еще ниже – балок, но нет никакого желания проверять эту информацию. Вперед, вперед, и так много времени потеряно.

Мокрый спуск по камням, как всегда, расслоил группу на ковылей и напильников, с нетерпением поджидавших нас внизу. В оправдание сказать, можно было найти, где покувыркаться, особенно из-за обилия влаги. Затем стройной колонной двинулись вдоль малоприметного ручья вниз – к реке. Чуть крутанулись, попав в болотце, перескочили к лесной гривке, и вот он – Нидысей.

Однако, широко, широко. Подошли с Андреем к кромке воды, я залез по самое голенище, но все равно не видно, что у того берега. Переправа, переправа, с берега правого на берег левый. Вернулись, я перемотал обе пленки, заодно давая отдышаться девушкам, снял сапоги и одел ботинки на босу ногу, как и остальные. Ох, холодно! И неудобно. Казалось бы, что беречь – носки и так хоть выжимай, а вот… Штаны закатал выше колена, авось, хватит.

Первыми пошли мы с Ленкой. Поначалу шлось гладко, я удачно обрулил два неприятных углубления, но под самым левым берегом словил-таки яму мало не по пояс: плакали мои сухие штанишки! Ладно, Зайцева не подвела, уцепился за нее, как утопленник, и не упал. Ее тоже пару раз придержал – как себя не похвалить.

Скороходы преодолели преграду без проблем, я им немного посемафорил, где мельче, и поснимал вволю. Красивая речка, какая-то спокойная и даже величественная, шумный перекат, а вон седловина на пути к Волчьему перевалу, обойденному нами, а вот и низовья открылись – облака поднимаются!

Настроение тоже поднялось. Повеселились, выливая воду из ботинок и отжимая носки, Андрей даже заснял торжественный момент излияния воды из руководского тапочка, потом я поснимал их, потом все оделись, обулись, мокрые штаны я пристроил на верх рюкзака, чтоб сохли, и мы тронулись вверх. Путь я просмотрел неплохо, и с перевала, и с берега, и – надо же, при моем-то таланте забуриться, куда не следует – ухитрился обойтись практически без тальников. Чего не случилось бы, пойди мы азимутом. Под ногами раскинулось море роскошнейшего золотого корня, таких могучих экземпляров я еще не встречал – только что не по пояс. Но драть его не было ни времени, ни охоты: тащи потом лишний килограмм через перевалы. И жалко: уж очень красив.

На переломе бугра неожиданным подарком – вполне приличная дорога, вездеходная, лет двадцати. Наполовину заросла, но все же выгодно отличается от простого леса. Последнее обстоятельство придало мне сил, и, изо всех сил натягивая группу, я разогнался до скоростей приличных.

Это совсем несложно. Нужно только мозжечком, чтобы не оборачиваться, постоянно контролировать расстояние до идущего вторым, обычно, самого слабого ходока, и чуть-чуть играть этим расстоянием. То немного отрываться, то давать себя догнать на простом месте, тогда второй номер, невольно стараясь выровнять темп движения, непременно начнет ускоряться. Важно не перегнуть палку и не разбежаться слишком: он тут же оказывается далеко сзади, и надо начинать все по-новой. Разогнались неплохо. Тем более, перегиб бугра уже остался позади, и небольшой спуск приятно разнообразил дорогу.

Однако, уже полтретьего? Ну, или около того. А не перекусить ли нам? Редкое дело, но предложение устроить обед, мне показалось, не вызвало обычного тихого ликования: поесть, так поесть. Быстро напластали сало, еще быстрее сглотнули, запили водой из фляжки. Под облаками открылся красивый вид на гору слева от низовий Нидысея, крутая подошва переходит в отвесный слабо закругленный кар, упрямо рвущий белесую пелену туч. А тучи-то поднялись, поднялись, вон сколько гор отворилось…

Долина впереди поворачивала направо, уже просматривалась граница леса – далеко-далеко. Дойдем ли сегодня? Глазам, говорят, видно, да ногам обидно… Дорога вдруг круто повернула к реке, спустилась к самой воде и перескочила на тот берег. Нам, по описанию, следовало держаться этого, впрочем, и без описания несложно понять, что эта речка – не Нидысей, так запросто не перескочишь. Русло довольно узкое, течение стремительное, вода темно-зеленая, глубоко, значит, бурлит и пенится на обливных камнях. Вид малосимпатичный: соваться в эту мясорубку что-то не хочется.

Дальше по пути нашего следования продолжается тропа, явно не очень давно обновленная какой-то группой: трава примята, сравнительно свежие следы. Но воды на тропинке, к сожалению, не меньше, чем вокруг. Она обильно смачивает ноги и охотно наполняет сапоги, даже когда поверх голенищ опущены брюки. Известно, что первому достается вчетверо больше воды, чем второму, а второму – вдвое больше, чем третьему.

Пошлось медленно, разговор о разгоне уже не шел, а больше – как бы не оторваться от Зайцевой слишком далеко. Напильники пыхтели сзади, поскольку тропа явно не располагала ни к гонкам, ни к обгонам вообще: узкая, кочкастая, временами растворяющаяся в перелеске, и найти ее потом весьма затруднительно.

Остановились передохнуть на высоком берегу, под которым бурно шумел поток. Впереди открылось несколько долин, и, как не прискорбно, нужная нам была дальше остальных. Впрочем, мы уже достаточно близко: вон под тем лбом, разделяющим ручьи, леса уже нет, а значит, нам сегодня не далее, чем под него. Затем попалось вполне райское место: недалеко от Левдысея (левый безымянный приток Нидысея, мы его так для краткости прозвали), ровный, покрытый густой шелковистой травой парковый лесок, море грибов и дров, тихо, мягко… У Светы при виде грибного великолепия случился приступ жадности, моментально воплотившийся в полный полиэтиленовый пакет отборных ризоидных. Пакет необходимого количества не вместил – заполнились карманы, а затем и руки. В процессе уборки несеянного урожая главная добытчица исхитрилась-таки соблюсти традицию, и я отснял несколько великолепных кадров, запечатлев обнимания Светки с ящеркой. Экземпляр попался на редкость пузатый, видно, отожралась к зиме – скоро уж,– вот и не успела смыться вовремя. Пускать его на ужин все же сочли неразумным, и отпущенная рептилия, подобрав брюшко на сколько ей это удалось, устремилась на волю.

Мы же с Андреем прошли немного вперед, искали, куда внезапно подевалась тропа, но так и не нашли. Зато, выйдя на крутой бережок, увидели здоровенную излучину, обходить которую предстояло по большому радиусу, и реку – все еще непереходимую ни под каким соусом.

Вернулись, с трудом остановили добычливых девочек сообщением о том, что неплохо бы сделать еще переходик, поближе к границе леса, подлезли под рюкзаки и покинули сей рай в поисках рая следующего.

Тропа обнаружилась, но завела под высокий берег в немыслимый кочкарник. Я разозлился и влез в лоб на берег, откуда увидал некое расслоение Левдысея на рукава и моментально сбросил рюкзак под предлогом – разведать переправу. Что мне так далась эта переправа? Ну, хорошие полянки были на том берегу, ну, излучину по хорде срезать… Или просто захотелось побегать налегке, без осточертевшего рюкзака?

Нет, и тут не перелезть. Два рукава я преодолел нормально, пока Андрей из-за ботинок ждал меня на берегу, но третий, с берега незаметный за кустистым островом, оказался основным и ничем, практически не отличался от нормального русла. Та же могучая зеленая вода, тот же расход, тот же напор. Возвращаясь – черт побери!– набрал немного воды в правый сапог, который с готовностью захлюпал. К бесу, надо стопориться.

Останавливаться решили как только, так сразу, когда набредем на удовлетворительное место. Брели долго. Один раз, когда облака над долиной впереди вдруг разорвались, открылся далеко-далеко какой-то зубастый гребень, очень напоминающий Манарагу. Общество воспрянуло – близко!– но ненадолго: тучи сошлись, вид пропал, все поскучнели. Попался шумный красивый ручеек с крутыми, обильно поросшими травой берегами – посидели перед ним, поискали площадку, не нашли; перебрались через, поискали там – не нашли, рассыпались нешироким веером и двинулись в лес вдоль реки, минут двадцать, наверное, крутились, пока обнаружили сравнительно ровный пятачок на краю здоровой неглубокой ямы. Судя по звуку, Левдысей протекал где-то поблизости, силы истекали, грибы в руках у Светки повяли, и я решил остановиться тут.

Возникла приятная проблема: все остальные мигом перебрались в сухие сапоги, чего я сделать не мог: сапоги были мокрыми, ботинки еще помнили переход через Нидысей, оставались кеды. Очевидно, в кедах я был абсолютно беспомощен в смыслах добывания воды, мытья посуды и прочих бивачных дел, связанных со значительным удалением от площадки: вокруг мокро, ноги жалко. Напластал дров и развел костер для просушки и прогрева. Вторая часть сильной половины общества отбыла в сторону Левдысея за водой, девушки в ожидании оной чинно выстроились пятыми точками к огню. Ботинки ровным кольцом окружали пламя, я все следил, как бы какой из них не сунулся слишком близко. От ботинок подымались густые клуба пара и запаха. Я же первым делом высушил портянки, покатал угольки в сапогах, трубно зашипевших в ответ, помахал над пламенем стельками, благо, картонными, не матерчатыми, и перелез в полусухие, но все же сапоги, не кеды. Однако, далеко ж залетел марабу, коль его до сих пор нет?

Андрей появился со стороны ручейка, принес котлы с водой и поведал, что до Левдысея зело далеко, он отчаялся, набрал воду в ручье и долго искал пути назад. И верно: лесок вокруг рос какой-то одинаковый, без особенностей, несложно было промахнуться мимо затерянного в чаще бивака.

Дело пошло на лад: я, вдохновленный обувью, приволок и разделал здоровенную сухую лесину, потом еще одну; котлы кипели, каша варилась, палатка сохла, полиэтилен тоже, накинутый на ближние кусты. Ботинки все норовили сполыхать, но им мешали, старательно поворачивая и переставляя в соответствии с норовом костра. Впрочем, один все же дал дым, но был вовремя пойман на месте преступления и затоптан в мокрую траву. Обошлось без прогара, только пятачок кожи одеревенел.

По случаю такого ударного дня решено (и воплощено) было выпить, как следует. Спирт, даже разведенный идеально чистой водой, скажу честно, штука очень мерзкая, но лучше, чем ничего. И – оп! И мир стал лучше. И – оп! Еще лучше. И – оп! М-да… Что-то заштормило. Душа согрелась, просила песен и подвига, несмотря на упорное сопротивление обессиленного тела. Вдруг потеплело и повеселело, пронизывающий ветер превратился в ласковый и нежно овевающий, мерзкая, надоевшая до смерти вода на кончиках лиственничных иголок заиграла радужными красками, должно быть, поднялся настоящий ураган, поскольку деревья шатались и даже, кажется, перемещались, влекомые неведомой нечувствительной бурей…

Люди, не пейте много с устатку на голодный желудок.

Котлы мыть – занятие мужское. Я знаю группы, где котлы мыли все, без различия пола, но эти группы плохо кончили. Поэтому – пьян, не пьян – бери, хоть в зубы, и тащи драить.

Не скажу, чтоб это было просто. Шторм продолжался, ручей располагался чертовски далеко и… О, Боже, а этот спуск к воде! Мы на него трезвые-то с трудом закарабкались, ища стоянку…

Надо же, я еще сумел сделать несколько вполне приличных фотографий – и потока, и процесса мытья посуды Андреем, то есть, что это я, травой, конечно, а мыл Андрей, а я стоял на берегу с котлами и ждал, когда придет мой черед. А потом я выскоблил котлы, наполнил водой и остановился перед совокупностью склизкого высокого берега и необходимостью взобраться на него, опорожнив котлы не более, чем наполовину, и, желательно, не в сапоги, а куда-нибудь еще. Р-р-раз! Вышло.

Как мы искали лагерь, это отдельный рассказ, причем, как нам казалось, очень веселый. Впрочем, развязка оказалась благополучной, и слегка протрезвевшие девушки приступили к чистке грибов.

Наверное, именно тут мы трескали самые вкусные грибы за поход. К моменту приготовления первой сковородки брюхи, подстегнутые алкоголем, окончательно позабыли о каше и сухарях с салом, так что "микстура руковода" была повторена, уже с грибами. Похорошело, и все даже нашли в себе силы дождаться второй сковородки, которую уже не уплетали – ели размеренно, наслаждаясь, как гурманы, тонким вкусом первосортных, крепких, хорошо прожаренных грибов, сдобренных острым чесночком. Второй раз способных на подвиг достижения ручья не нашлось – сковородку залили остатками чая и отбыли на боковую.

Дубак этой ночью случился знатный. Утром на полиэтилене обнаружился лед, но до утра – это еще дожить надо было, и все старались изо всех сил. И у всех – получилось.

8.30 – вылез. Солнце, перья по небу.

10.30 – завтрак. Перья.

11.25 – 12.07. Искал по островам стрелку.

12.20 – 12.39. Точно: стрелка.

13.00 – перешли приток без штанов.

13.19 – 13.39. Идем правым берегом.

13.50 – 14.25. Набирали воду в водопаде, перекусываем.

15.01 – 15.39. Дошли к началу взлета.

15.50 – 16.02. Дышим на подъеме на вал.

16.07 – 16.19. Третье озеро. Скороходы отстали, ждем видимости.

16.23 – 16.48. Скороходы оторвались, обходят цирк слева.

17.00 – 17.17. Сошлись со скороходами.

17.25 – 18.20. Перевальная точка. Перекусили на озере, поболтали с сыктывкарцами и начали спуск не на "ступеньки", а вдоль Капкан-Вожа.

19.40 – 20.10. Растянул ногу.

20.25 – 21.01. Водопад. АК обследует спуск, затем обошли назад, спустились по другому ручью и в 22.30 встали лагерем без огня. Луна. Ужинали молоком, гретым на таблетке.

Уснули 0.30.

Ходовое время: 402' .Расстояние: 18 км

Выскочил из палатки, как укушенный. Известно, что по мнению эксперта-татарина существует три степени хладности: сылкым, бик сылкым и колётна пилят. Ночью была третья степень. Но теперь положение улучшалось: синее небо, желтое солнце, обильная роса… Подъем!!!

Возились несколько дольше, чем хотелось бы – рецессивы вчерашнего. Ботинки практически досохли, носочки вперемешку с носовыми платочками, обильно увлажненные росой, я пододвинул поближе к пламени, за водой сходил быстро, вернее, ушел быстро, долго возвращался, поплутал немало спросоня, зато умылся и освежился. Солнышко быстро подымалось и грело уже лучше костра, так что вскоре деревья в округе стали напоминать новогодние елки, увешанные многочисленными мягкими игрушками. Набравшаяся конденсата палатка высохла практически мгновенно, только лишь сбросил полиэтилен. Слава богу, не тащить лишний килограмм воды. Главное – настроение поднялось по многим причинам. Причина А – наконец-то вышли к настоящим горам, леса достали до невозможной невозможности. Бэ – погода не в пример вчерашней. Вэ – говорят, если ноги в тепле, а голова в холоде, хорошо высыпаешься. Впрочем, насчет тепла в ногах я, пожалуй, загнул, но вот голова в холоде – это было. Даже если склубиться в спальнике до предела и носа не казать.

Первый переход, как обычно, шли бодро и за полчаса выскочили за границу леса. К оправданию нашей вчерашней пассивности сказать, удобный мест для стоянки не обнаружилось до самого безлесья, да и оно ровным не было. Нашли, правда, следы чьего-то бивака у самого Левдысея, но местечко нисколько не лучше нашего: корни да бугры.

И померещилось мне, что выскочили мы уже на устье правого притока Левдысея, назовем его для определенности Правдысеем, и оставил я общество нежиться под солнышком после сорокаминутного перехода, и направился я… переправу искать? Да нет, кусты или камушек побольше.

Вот это кочки! Диаметром не больше тридцати сантиметров, зато высотой все семьдесят! Хорошо, что я без рюкзака, а то угодить ногой в черный провал между скользкими, покрытыми травой верхушками, и транспортируй тебя потом волоком, а хошь – на весу… Вернулся назад, озаренный идеей обогнуть подлый кочкарник слева поверху. Напильники под воздействием теплоподвода усердно раздевались; Лена воздерживалась. Кажется, ей несколько нездоровилось, а может, показалось. Я присоединился к напильникам.

Стрелка Лев- и Правдысея находилась совсем рядом, в двадцати минутах, и выглядела впечатляюще. Прав- делал здесь петлю перед впадением в Лев-, подмывал высоченный берег и с утробным рокотом вливался в поток, немного превосходивший его размерами. Прошелся чуть вверх по берегу – уж очень красивый вид открывался оттуда, но вид этот не содержал ни одного валидного пути через Правдысей по-сухому. Вернулся назад, обследовал дельту и приказал: раздевайтесь. Всухую не получается, пойдем в кедах, по-мокрому.

Ничтоже сумняшеся, мы с Андрюшей скинули столько штанов, сколько можно согласно кодексу чести строителя коммунизма, и остались в трусах. Девочки себе такой вольности не позволили, но закатали штанки, куда сумели, и тоже выглядели неплохо. На сей раз поменялись фотоаппаратами – надо же и Андрею со Светкой на слайдах покрасоваться.

Перешли обычным порядком, только уж очень холодна показалась мне вода, чуть было не свело ноги от холода, да и несло не слабо, особенно у правого берега. Как всегда, сыскал перед самым окончанием переправы уютную ямку и ухнул туда, чуть семейники не подмочил вместе с репутацией. Ладно, не растянулся. Скороходы перемахнули лихо, одно слово – спортсмены. Слайды с участием их, рюкзаков и Правдысея вышли великолепные.

Все же сегодня – не вчера. Солнце делает свое дело: обсохли моментально, а мокрые тапочки закинули на рюкзаки – через полчаса высохнут. Пока обтирались и одевались, Андрей восхищался видом на крутые горки на обоих берегах. Они и правда смотрелись здорово: травы сияли, камни блестели, а по самому крутому лбу беспрерывной пеленой струилась водичка – гора "плакала". Правдысей истекал из кара весьма грозного вида. Хотя по карте до Капкан-Вожа через тот кар было и ближе, лезть в него я не рискнул. Как там? Не зная броду, не суйся…

Поскольку характер местности изменился, скороходы моментально ожили и, испросив санкции, рванули вперед. Лена тут же скисла, нога ее тут же заболела сильнее, настроение ее (и мое, соответственно) тут же начало падать. Путь проходил по кромке высоченного осыпного обрыва – правого берега Левдысея. Слова, кажется, начинают повторяться, но действительно такое зрелище запомнишь надолго: залитое солнцем бурное русло далеко-далеко внизу под красноватым крутым откосом, огромные камни у самого русла… Солнце сияет прямо в глаза, слепит их, и от этого картина не только не проигрывает, но и приобретает некоторую неземную фантастичность. Далеко впереди громоздятся великолепные пики и кары горной цепи между долинами Капкан-Вожа и Нидысея, через которую перекинута тоненькая проходимая нитка – перевал Каменистый. Мы набираем высоту, и, несмотря на ужесточающееся солнце, ветер все более навязчиво напоминает, что в горах, вообще говоря, холодно. Долина сзади опускается все ниже, и уже с трудом различимы отдельные лиственницы в лесу.

Однако, спешка нужна при ловле блох, а сердце уже подступает вплотную к горлу. Напильники догадались присесть и обождать нас. Мы посоветовались, решили не терять друг друга из виду и наметили очередную точку встречи – у поворота Левдысея под перевал, вблизи большого моренного вала. (Не знаю, можно ли его всерьез называть моренным, поскольку эти горы уже не помнят ледников, но никакими другими причинами объяснить образование таких валов под седловинами я не могу, нехай будет моренный). Спортсмены снялись и упилили, или упылили, как будет угодно, а мы потопали не спеша и со вкусом.

Я бездумно переставлял ноги, поверхность и не требовала размышлений на тему, куда ступить, и мысленно сочинял замечательную книжку-воспоминание о походе. Представлял я ее себе в форме писем к вполне реальному, но в повествовании безымянному герою, и начиналась она так:

И так далее, и тому подобное. Воистину, то была чудная повесть, жалко, что солнце засветило негативы, ветер выдул из головы слова, а камни соскребли остатки переполнявших меня чувств, и я теперь никогда ее не напишу.

По моим ощущениям, когда мы сошлись с напильниками, до перевала осталось рукой подать. Лучше бы я вообще ничего не ощущал! А поскольку перевал мнился целью середины дневного перехода, и до него рукой подать, надо что? – правильно. Андрюха, доставай сало.

Ручей журчал рядом, но Светке взбрело в голову набрать воды в водопаде, живописно обрушивающемся с ближней горы. Глазам – видно, но ходили они туда будь здоров сколько, не двадцать ли минут. Там Андрей ее несколько раз заслайдил на фоне падающей воды. Правда, по прошествии дня оказалось, что пленку он доснял и выдернул из кассеты еще на Правдысейской переправе, так что Каменистый (нет цензурных слов выразить досаду!) на цветной пленке вообще не запечатлелся. Когда обнаружилась сия неприятность, мои руки уже пришли в такое состояние, что смотать пленку я не мог, и все оставили, как есть, до следующего утра.

В программу дня органично вписывалось предложение взобраться на моренный вал, под которым мы расположились, в лоб и по прямой подобраться к тому, что я, по неведению, обозвал перевальным взлетом. Оно и вправду походило на подступ к перевалу – четко выраженная проекция седловины, стиснутая двумя горами. Так и поступили. Скороходы выпустили нас вперед до середины взлета, а затем, не напрягаясь, обогнали и двинулись под взлет, где и встали. Место оказалось прекрасное. Левдысей истекал из цепочки небольших озер, располагающихся на перекрестке двух врезок: ведущей на Каменистый и соседней, грозного вида, заканчивающейся перевалами никак не ниже 2А. Преодоленный вал уже скрыл от нас лесистую долину, и сам вид голого предгорья заставлял собраться и действовать обдуманно. По карте озер должно быть три, перед третьим – перевал, и я легкомысленно решил, что, раз два позади, перевал – вот он.

Поднимались по отработанной схеме: ковыли отрываются минут на пять, скороходы снимаются, обгоняют не более, чем минут на десять и сидят, ждут, отдыхают, подлые. А может, подлые как раз ковыли, что не могут шлепать быстрее. Но на первом переходе обогнать они нас не смогли – зашлись моторы и у них, и, тем более, у нас, примерно на 3/4 подъема. Отсюда грозные перевалы уже не просматривались, зато озера воссияли вовсю, и стало видно, что они прозрачны до невероятности, дно просматривается практически независимо от глубины. Солнце теперь расстреливало нас дважды: сверху и снизу, отразившись от зеркал воды. Ветер крепчал. Жарко было, пока идешь, а как встанешь, гляди – не примерзнуть бы.

Преимущество Лены заключалось в том, что она двигалась с почти одинаковой скоростью, что на ровном месте, что на подъеме, лишь бы он чересчур бугрист не был. Поэтому нам даже удалось оторваться от спортсменов и уйти за пределы видимости, что заставило меня немедленно остановиться: с такими вещами не шутят. К тому же, впереди открылось третье по счету озеро, а за ним явственный подъем дальше. Вот это да! И где же перевал?

Такой воды я больше не видел никогда. Напильники прошуршали мимо, обогнули озеро слева по узкой ступеньке и долго тыкали пальцем вниз, привлекая наше внимание. Когда мы достигли того же места, я вполне их понял.

Единственный проход лежал по полочке шириной метра полтора, висящей в метре над водой. В одном месте в ней образовалась каверна шириной около метра, длиной в один хороший шаг, под которой плескалась озерная вода. Вода цвета иранской бирюзы, совершенно прозрачная. Казалось, что глубина не выше щиколотки. Я бросил вниз камушек и с изумлением понял, что подо мной не меньше трех-четырех метров. Дальше озеро казалось бездонным: свет угасал, мир переставал существовать, время останавливалось в его невероятных пугающих глубинах. Оно лежало, как драгоценный камень в простой оправе из неприступных скал со всех сторон; над ним величественно высился плачущий мокрой поволокой пик, состоящий сплошь из скальных выступов. Солнце как раз находилось за ним; я дождался, пока кусочек слепящего диска едва-едва выглянул из-за скалы и сделал, мне кажется, лучший снимок за поход, жалко, что черно-белый: величественной озеро, обрамленное мрачными скалами и белоснежным венчиком снежника в тени грандиозной горы, из-за которой блестит бриллиантовый уголок светила. Мне не хотелось смотреть вперед, в унылые развалы курумника, куда уже глубоко внедрились напильники, мне не хотелось смотреть назад, на последние мягко-зеленые проблески внезапно открывшегося кусочка долины, озеро магнетически привлекало взгляд и не давало оторваться. Ледяная пучина, казалось, отвергала саму мысль о том, что существует теплое солнце, конечные расстояния и достижимые цели… С невыразимой жалостью я перешагнул каверну и двинулся вперед.

Там, на терминаторе солнца и тени, хитро маневрировали скороходы. Они остановились на границе освещенной области, куда-то отошли вперед, замерзли в тени, вернулись – а солнышко уже умчалось, и рюкзаки покрылись тенью. Вот незадача, погреться не удалось… К тому же они почему-то взяли сильно влево, обходя чашу кара практически без потери высоты, и я, для поднятия настроения Зайцевой, злорадно похихикивал, что они протопали метров на четыреста больше чем надо. Мы же держались правого борта долины, то есть срезали уголок. В тени горы сразу стало холодно, и я вспомнил, что по другой версии этот перевал зовется Холодным. В том, что и это имя, как и первое, вполне соответствует действительности, мы скоро убедились.

Теперь я вполне приспособился к темпу движения Зайцевой следующим образом. Отрывался от нее шагов буквально на тридцать, больше нельзя, так как она совершенно точно повторяла мой путь, присаживал рюкзак на подходящий бульник и ждал, пока она подойдет. Довольны были все, кроме дермантина, покрывающего снаружи дно рюкзака: такое впечатление, что его ножом полосовали. Из-за того, что она буквально следовала по моим следам, приходилось иногда выписывать круги, подыскивая более удобный проход через завалы камней, а иногда я, отчаявшись, кричал назад: "Тут – осторожнее!"– и делал шаг метра полтора. Честно говоря, не знаю, как она выкручивалась из тех тупиков. Под ногами, глубоко под камнями, шумел поток, питавший то самое озеро, но сами камни оставались почти сухими.

Пройдя чашу, сели немного отдохнуть. Я-то был еще бодр, поскольку каждые три-четыре минуты на минутку как бы оставался без рюкзака, но Ленка шла непрерывно и, конечно, устала. Мы поддерживали дружелюбную беседу, изредка прерывающуюся по причине моего чрезмерного удаления, и вообще были довольны жизнью. Андрей правильно понял наши намерения и повел Свету наверх, не дожидаясь нас. Как я и предполагал, долина там сужалась настолько, что промахнуться мимо них не представлялось никакой возможности.

Мы и не промахнулись, вскоре после отдыха взобравшись на первый вал за каром. Скороходы уже поджидали нас и моих объяснений по поводу, а также указаний на будущее. Какие там указания – на перевале, авось, встретимся, а так пока что не ждите, уж больно тяжелый путь пошел.

Сколько переперли валов, уже и не помню. Много. Вскоре справа стена стала совершенно отвесной и скальной, сверху обнаружился зубастый гребень, ни в малой мере не уступающий зубьям Манараги. Казалось, что он даже нависает над нами, но, вероятно, это оптический обман. Слева осыпь также стала круче и значительно крупнее, ровного и даже относительно ровного пути более не существовало. Миновали еще одно маленькое озерко, черное, глубоко утопленное в сыпушную воронку, даже подходить не стали, обошли траверсом. Валы заставляли то круто взбираться вверх, то нырять вниз, что давалось нисколько не легче, каменная стена наглухо закрыла солнце, и жарко не было даже на ходу. Перед самым взлетом (теперь уже настоящим!) обнаружился маленький снежник, и Зайцева удовлетворила, наконец, свое желание пройтись по снежку. Потом долго обтопывали ботинки, чтоб не скользили, и наблюдали, как напильники шустро карабкаются почти у самого перегиба. Неподалеку от них простирался обширный снежный язык, наблюдаемый мною "в фас", а потому неизвестного наклона, и я уж совсем собрался взойти полдороги по нему, да, к счастью, раздумал. На поверку его крутизна явно превышала 40° , и что б было, заползи мы туда без альпенштоков или ледорубов? Ни зарубиться, ни зацепиться нечем, катились бы до самых камней, а это метров двести.

Подъем дался исключительно тяжело. Уже и я устал, а приходилось иногда прорываться чистым лазаньем – никак не мог найти более гладкую дорогу. Кажется, несколько раз останавливались передохнуть, но сколько? При таком напряжении теряешь чувство времени, и даже временами забываешь неизбывную боль в плечах от рюкзака. Перед самым перегибом стало вообще невмоготу, и перегнув, я нахально указал Ленке на маячившие на фоне неба головы напильников невдалеке и извинился за собственное отсутствие. Добежал до них, плюхнулся, с трудом выдохнул, вдохнул и послал Андрея отобрать у Зайцевой рюкзак.

Все: мы на перевале. Вот оно, третье по карте, а на поверку – пятое или шестое озеро, прямо в десяти метрах под нами, какое-то мутное, белесое и непривлекательное. Тур в ста метрах в стороне, конечно, пустой. Пытаясь его сфотографировать, выдернул пленку и я, и теперь фотоаппараты пусты, а руки не гнутся. Полезу перематывать, только оборву пленки, да и замерзли они, да и вечер ведь уже… Бес с ними, завтра перезаряжу.

Стало по-настоящему холодно. Все оделись, кроме Ленки – теперь ей было жарко, а на Левдысее она никак не желала разоблачаться, так и шла в физкультурке. Я же залез в свитер, а хотел бы оказаться на худой конец в ватнике. Долина Капкан-Вожа уже, казалось, просматривается внизу, но далеко внизу, и, вложив записку в тур, я решил подзакусить еще раз. На седловине дуло, и мы чуть спустились, поближе к воде. Оказалось, что она – о чудо!– пованивает чем-то тухлым, и пить ее не хотелось, но во фляжке, героически несомой Андреем, как всегда, оказался неприкосновенный запас, и всем хватило. Мир, побледневший от усталости, снова наполнился блеклыми затененными красками: в самом деле, ведь уже совсем свечерело.

На противоположном конце озера появилась некая фигура с маленьким рюкзаком и явно застыла в нерешительности. Постояв минуту, сбросила рюкзак и присела около. Это мне не понравилось: мало ли, что у нас есть разрешение, а на фотоаппараты? а придраться можно даже и к столбу? Поразмыслив, спрятали фото и максимально бодрым шагом, на который только были способны, двинулись в обход озера по рыхлому снежнику. Тут-то и сказалась профессиональная спортивная подготовка: как не рвался я, напильники слиняли со скоростью, раза в полтора превышавшей мою, а про Ленку я и вовсе молчу. Впрочем, ее отставание имело на сей раз четкий смысл: глядите, Господин Инспектор Национального Парка Коми, девка совсем дохнет, так вы не ругайтесь, что отставание от графика, будьте милостивы…

Фигура тем временем растроИлась, обретя двух спутников. Это оказались туристы из Сыктывкара, опасающиеся наймитов Парка не меньше нас, а даже и больше: разрешения у них не было никакого, и на днях они встретили свежеоштрафованную группу. Поджидая Лену, мы вволю поболтали, выяснили, что ребята (начальник моего возраста, но с куда более солидным опытом и двое школьников) "бегали" на Манарагу из долины Нидысея с минимальным запасом продуктов и жизнеобеспечения вообще, теперь спешат назад, где хранится один из участников, страдающий здоровьем. Перевал сей они называют "Ступеньками", знают, как облупленный, и надеются до темноты упасть к границе леса. Дальше, по их словам, можно сэкономить часок хода, если спускаться не к истокам Капкан-Вожа, а прямо в среднее течение через еще одну "ступеньку", там, правда, уклон под сорок пять, зато быстрее. Я оглядел коллектив и понял, что сорок пять для нас – это не может быть быстрее, чем лишний километр.

Казалось, все очевидно. Сейчас предстояло пересечь болотистую площадку непосредственно под озером и, судя по запаху, от того же озера и питавшуюся водой, спуститься вниз с последнего лба, а там уж и речка, и ровное место, и щепок каких, глядишь, найдем. С первой частью плана проблем не встало, кроме одной: верхом ботинка мне весь день здорово мяло голень, и последняя, наконец, забастовала. Полчаса я с трудом протянул, стиснув зубы, но потом сознался и оказался в центре внимания спортивно-медицинских светил. Аж неудобно стало причинять столько хлопот, собственно, я-то хотел только, чтоб выдали эластичный бинт, но получил в придачу неслабую профессиональную лекцию о правилах пользования, и к тому же бысть забинтован специалистом. То ли от пережитого внимания, то ли от бинта нога оправилась и до ночи, будем считать, не беспокоила. Тем более, вскоре я забыл не только про ногу, но и про рюкзак, и про многое другое.

Логичный прямой спуск к долине, схожий с теми многочисленными путями, кои мы в прошлом успешно преодолевали, привел на узкий взлобок между двумя ручьями, внизу которого подозрительно шумело. По причине моей инвалидности (я на нее не напирал, честное благородное слово!) вниз с рюкзаками полезли напильники, мы же остались сверху отдыхать и ждать сигнала к спуску. Подо лбом на стрелке двух ручейков они остановились, долго оглядывались, потом Андрей по указанию Светы, нашедшей валидное место для перехода ручья, перескочил на другой берег и очень медленно пополз дальше. Я почувствовал раздражение: что он там копается? Все же ясно: туда, затем туда, а дальше не видно, но не может же быть, чтоб не было никакого спуска! Андрей отсутствовал очень, как мне показалось, долго, затем вернулся и отрицательно помотал головой в ответ на вопрос Светки. Все ясно.

Где ж найти обход? Поднялся (нога взвыла, но я ее быстро обломал) и вернулся назад метров на триста, а затем огляделся. С последним действом возникли трудности, поскольку солнце практически село, а небо успешно слепило глаза, но ничего не освещало. Капкан-Вож истекал вниз пятью или шестью ручьями, и мы попали на крайний правый. Он не подошел – что ж, попробую следующий. Даже добраться до него через разделяющий бугор оказалось не очень просто, но спуск при первом просмотре вроде бы никаких особенных препятствий не обнаружил, а проверять его весь ногами не было времени и не хотелось вовсе. Авось спустимся.

Вернулся. Общество слабо перегавкивалось по поводу и без: Андрей обнаружил внизу водопад в несколько десятков метров высотой и без намека на проходимый обход. Можно, конечно, было попытаться прорваться траверсами, но они, по его словам, прерывались почти вертикальной скальной плитой. Да, это не для нас. Мое предложение возвращаться и пройти по другому кулуару естественно, не вызвало никаких положительных эмоций, но, в самом деле, другого выхода не предвиделось.

Взял немного выше, чем проходил сам: черт с ним, со временем, нам бы поположе. Поположе все равно не получилось. Нервы и у меня уж дрожали, так что все немного поволновались и на взлобке углом за 45, и на ручье, через который не виднелось никакого перехода по-сухому, но я-то его нащупал, пока гулял один, и не напрягаясь перебрался вместе с Зайцевой, а напильники немало покружили вследствие своего неверия в исключительные способности обозлившегося руковода, поджимаемого временем.

Сам спуск теперь, по заходу солнца, заставил меня тщательно чесать заднюю поверхность тупо уже соображающей головы. Русло ручья, загроможденное крупными бульниками определенно имело как минимум одну ступеньку, виданную мной в процессе первого просмотра, теперь же мгла – визуально, конечно – сровняла все. Кроме того, многие камни шатались, и пришлось принять соответствующие меры. Я распорядился в том смысле, что поспешность необходима при ловле всяких мелких паразитов, а на тот свет всегда успеем, мимо не проскочим, поэтому спускаться будем нарочито медленно, ковыли впереди, напильники сзади, да глядите, чтоб камней не спускали. И дистанцию соблюдайте.

Насчет дистанции – не то, чтоб зря, но вот Ленка совершенно неожиданно взвилась, когда услыхала шурк оползающих камней сверху, означающий, что скороходы тронулись, не дождавшись моего высочайшего соизволения. Она в кратких сочных выражениях обозначила тревогу за целостность своей головы, потенциально находящейся под обстрелом, и велела им остановиться. От такого нахальства напильники, отнюдь, не растерялись и Светка ответила могучим лексическим залпом, основной смысл которого сводился к тому, что, мол, сами с усами. Черт с ними, и правда, неприятно торчать столбами в нескольких сотнях метров от копошащихся внизу приятелей, не ведая, что и как. Шла она, эта безопасность, только б не лаяться: пришлось остановить и тех, и эту, боюсь, не слишком вежливо. Не до того было.

Ступенька имелась. И не одна. При достоверной видимости в несколько десятков (какое – несколько, два, не больше) метров они представляли весьма неприятные препятствия, поскольку, теоретически, могли кончаться чем угодно или не кончаться вовсе – ничего сверху не просматривалось. Еще светлая западная часть небосклона неплохо освещала скат горы впереди, слепящий глаза, но вот под ногами… Приходилось больше полагаться на осязание.

Последняя ступенька, метров пять-семь ската, существенно круче сорока пяти, окончилась у самого расширения каньона. Конечности слабо вибрировали, и мы немного посидели, собравшись вместе и дивясь, как это у нас получилось сравнительно дешево спуститься. Передохнув, двинулись по широкой полке по-над ручьем, ставшим широким и басовито говорливым. Пока шли, показалось, что над левым бортом кара, венчающего истоки Капкан-Вожа, взлетели две белые ракеты, одна за другой. Но, во-первых, смотрели-то больше под ноги, могло и померещиться, во-вторых, белые, они не красные, а в-третьих, кто бы нам гуманитарную помощь оказал… Стена кара, по самым скромным прикидкам, проверенным назавтра визуально, стоит не меньше альпинистской тройки, куда там нам карабкаться…

Совсем стемнело. Начались скользкая от вечерней росы травка, традиционные ямы и прочие приметы близкой равнины. Вокруг, сколько хватало глаз, то есть метров тридцать в радиусе, не проглядывалось ничего деревянного, что могло бы гореть, даже карликовой березки. Временами под ногами будто бы появлялась тропка, но в кромешной тьме видно ее не было, а удержать ногами – сложно, поэтому я многажды ее терял, находил, то есть нащупывал, и снова терял. Собственно, скорости она практически не добавляла, ныряя вверх и вниз согласно рельефу. Ровное место под палатку также отыскали с трудом, практически нащупали ногами, и я решил, что в таком темпе до дров мы дотянем минимум к рассвету. Стоп!

Да, часы, освещенные вспышкой спички, показывали 22.30: одиннадцатичасовой переходный день завершился.

Палатку ставили в кромешной тьме – как было не повошькаться с полчасика перед этим. Ленка привычно шустро забурилась вовнутрь, содрав с нас подзадники и время от времени требуя кое-что из внутрипалаточной экипировки, и тут на срезе хребта, чернеющем на фоне чуть светлого неба, появилось такое, от чего глаза мои остановились и, думаю, начали округляться.

Кто-то жег там, на самой верхотуре, магний. Стружку. Килограммов сто, не меньше. Бешеное белое пламя образовало огромный ослепительный купол (знаете, что такое ослепительный? Вот-вот, я тоже думал до того, что знал!) Привлеченные моим невнятным мычанием напильники оторопело уставились в том же направлении. Подгоняемая сдавленными воплями типа "Ленка! Ленка!..", Зайцева уже топала на четвереньках ко входу, наверное, немало обеспокоенная всеобщим помешательством. Я же лихорадочно соображал, что бы это могло быть: невероятных размеров белый фальшфейер? НЛО? Конец света?

Рядом вспыхнул второй костер, метрах, наверное, в двадцати от первого. Это уже выходило за любые рамки правдоподобия, но глазам приходилось верить. Серебристо-огненные ореолы быстро росли, и вот они уже соприкоснулись, объединились и рванулись вверх. Как всегда, кромка огня слепила ярче середины, и стало казаться, что центр темнеет, и на нем проступают неведомые темные знамения. Облако света стремительно увеличивалось, вот уже и письмена на нем стали явственно различимы и даже приобрели очертания чего-то очень знакомого…

— Луна,– выдохнули мы практически одновременно, в четыре глотки. Не знаю, как остальные, а я расслабился и несколько обмяк, уяснив природу сего феномена. Подлое светило показало краешки через две близкие расщелины, затем выползло все, и на фоне умопомрачительной черноты августовского неба нашим вполне адаптировавшимся к скудному освещению глазам его кромка показалась невероятно яркой. Что ж, все хорошо, что хорошо кончается: не НЛО, не конец света…

Разобравшись с потусторонними вопросами, снова вернулись к прозе жизни: надо было пожрать, особо отмечу – не хотелось, а надо было, природа же к тому не располагала: ни кусточка, ни деревца. Третий раз за день жевать сало уже не доставало сил. Несмотря на протестующие вопли Андрея, я решил погреть в ковшике немного воды, развести детского питания и освежить желудки им вкупе с некоторыми прочими деликатесами, предоставленными завхозом, включая трехозерную кильку. Кильку отведали все, кроме Зайцевой; молоко в субгомеопатической дозе завхоз закачала даже в Андрея. После сожжения нескольких таблеток сухого спирта в палатке воняло кислятиной, но не стоит наивно предполагать, что такая мелочь могла потревожить наш сон.

Встали в 8.30, позавтракали в 10.

Двинулись в 10.56 и в 11.15 перешли Капкан-Вож, набрав сапоги.

11.23 – 12.02. С перекусом морошкой прошли болото.

12.08 – 12.48. Перешли еще один приток: лес пока далеко.

12.55 – 13.15. Дотянули до дров, готовим кашу.

14.40 – обед.

15.58 – 16.42. Одеваемся над каньоном.

16.52 – 17.36. Траверсируем склон.

17.45 – 18.09. Переводим дыхание. Видно седло.

18.14 – 18.27. Догнали скороходов.

18.35 – 19.03. Подошли к первой по ходу зеленке на взлет. Скороходы ушли ко второй, дал им сигнал на подъем.

Мой хронометраж взлета: 19.11 – 19.16; 19.20 – 19.24; 19.31 – 19.37.

Хронометраж спуска (вместе) : 19.53 – 20.05. 20.11 – 20.38. "Песчаные" стоянки.

20.55 – перешли к Буревестнику.

Костер в 21.45, отбились 23.

Ходовое время: 338'. Расстояние: 12 км

Утреннее солнышко быстро накалило палатку до вполне адского состояния. Черный полиэтилен не помогал: глаза слепило.

Выкарабкавшись из этой печки, с трудом поднял весьма тяжелую голову и оценил вид. Здорово – видимость миллион на миллион, ни единого облачка, горы так и сияют. Величественный кар, обрамляющий верховья Капкан-Вожа, над склоном которого давеча "горел магний", мягко говоря, впечатляет: до середины уклон близок к вертикали, а выше – уже совершенно отвесная стена, гладкая-гладкая, ни зацепки. Или это солнышко так глаза слепит, что ничего не различить? Короче, хороши б мы были вчера попершись туда выяснять, кому взбрело в голову пулять в небо ракеты…

Вышел на свежий воздух сам – помоги товарищу. Я так и сделал: содрал с палатки полиэтилен и бросил рядом, сушить. Влияние возымело чудодейственное – поползли шустро, как клопы из-под лампочки, только и успел пленки в фотоаппаратах перемотать, как все уж снаружи. Тоже хороши, что видео, что аудио, как и я…

Оказывается, мы остановились совсем неподалеку от устья того подлого водопадного ручейка в основное русло Капкан-Вожа и действительно, на самой тропе. Вниз по долине просматривалось небольшое болото, вполне соответствующее карте, далеко-далеко жиденький лесочек, а над ним… Огромная рука, ладонь в профиль, с длинными тонкими пальцами, с обглоданными медвежьими когтями на концах – Манарага. Красавица. Королева. Дошли. Дошли!

Вдоволь налюбовались на обозначившуюся основную цель всего путешествия и, пока девчонки плескались у ручья, решили подняться назад, посмотреть, откуда же это мы вчера рухнули. Взяли оба аппарата, не спеша прошли минут десять (и где мы тут вчера полчаса колупались?), и чудный вид открылся нашим взорам. Водопад, который Андрей обследовал вчера, являет собой почти, а местами – совершенно отвесную плиту, с шумом омываемую бурным потоком. В нижней части плита проваливается, образуя нишу отрицательного наклона высотой метров десять… да, этажа три, не меньше. Под обрывом грандиозный омут, щедро украшенный острыми зубами бульников. Место, куда он дополз, метров через двадцать также становится чрезвычайно покатой плитой, и что с того, что она всего-то метров семь длиной? Все одно – неизбежный каюк. Вроде бы можно обползти чуть повыше, там немного травки, но ночью? в темноте? усталыми?

Кулуар, выпустивший нас из гостеприимных объятий Каменистого плато, также смотрится достаточно грозно, особенно нижняя треть. Странно, вчера мне показался более трудным самый верх, что ли привык потом? Сделали снимки, глянули последний раз, вздрогнули последний раз и воротились – завтракать.

А и чем тут завтракать? Опять сало с конфетами и холодной водичкой, согреть-то никак. Хорошо, был заначен где-то глубоко некий пакетик ядовито-зеленого растворимого сока, несколько скрасивший ситуацию, но мой, например, брюх все же недовольно бурчал по поводу такого, с позволения сказать, завтрака.

Закончилось бы такое дело – я имею в виду вчерашний переход Суворова через Альпы – на приличном с точки зрения бивака месте, плюнул бы я на все графики и нитки, и устроил хорошую дневку. Бы. А поскольку место даже плохим назвать язык не поворачивался, приходилось думать, куда податься дальше. Вариантов вырисовывалось два. Первый – перевалить сейчас Спартак, благо, он близко, спуститься до лесочка и баиньки. Второй – протопать до вон той древесной кущи ниже по течению, это где-то близко к отвороту на Студенческий, или Буревестник, и тоже баиньки. Посоветовавшись с ногами, спиной и плечами решил, что, чем меньше напрягов, тем лучше. Шли они лесом, эти лишние перевалы, хоть и нет тут леса в помине.

Так как завтрак к сибаритству и проволочкам, связанным с мытьем котлов, не располагал, скомкались достаточно быстро и, уверенно пошатываясь, тронулись в путь. Показалось логичным сохранить ноги сухими, вроде бы проглядывала такая редкая возможность, и курс взяли на стрелку ручья и Капкан-Вожа в надежде отыскать переправу по камням. Конечно, с первого раза на нее я не угодил, пришлось побегать взад-вперед, пока сыскалось подходящее расположение камней, да и то совсем всухую не обошлось. Ну и, соответственно, слегка погавкались.

Вскоре после устья притока из-под водопада (Во-до-пад'а!), уже заслоненного выступом горы, под ногами захлюпало и зачавкало. Дело привычное, но на сей раз болото, кроме обычного ассортимента, предложило обильные россыпи морошки. Факт этот мне стал ясен еще до того, как наш традиционный арьегард вошел в зону видимости ягод: напильники внезапно, не снимая рюкзаков, пошли мало того, что медленно, так еще и на карачках. Оценив же богатство залежи, предложил скинуть мешки и почавкать по-человечески, но скороходы отчего-то засмущались и слиняли, а вот мы, неспешные, наелись вволю.

Спортсменов нагнали на берегу очередного ручейка слева, они дожидались нас, сидючи на краю громадной плоской плиты. Солнце тем временем приблизилось к апогелию, силы, не подкрепленные должным завтраком, истаяли, как тощий снежник, и некоторая вялость членов имела место быть. Лениво обсуждая ситуацию, единогласно пришли к следующему выводу: что бы не готовил там день текущий, для начала надо приготовить хавчик посущественнее, чем утренний, и чем вечерний перед утренним, и чем два дневных перед тем вечерним, который перед утренним. Боже, сколько ж времени мы не ели нормально! Однако, для приготовления обеда необходим как минимум приличный костер, а для него – дрова. Глазомер же меня, очевидно, с утра подвел, поскольку я решил, что до первых деревьев не больше двух переходов, а вот же и больше. Причем переходов приличных, это вам не двадцатиминутки на Индысее.

Вскоре очередную задачу выдал хитроумный Капкан-Вож, прямо не река, а куча речушек, по всей долине. Тропа вообще-то проходила левым берегом, но вот зашумело уже справа, и понадобилось перескакивать еще один не то Капкан, не то Вож из многочисленных ручьев, собственно, и составляющих реку. Без выпендрежа, конечно, не обошлось. Ну как же – смириться с силами природы и покорно набрать ботинки еще раз, не первый и не последний! Нет, давайте побегаем минут десять-пятнадцать, пошукаем, чтоб не дай бог не обновить водные ресурсы обуви…

Некоторых из нас, как всегда, явно выручили два больших черных марабучьих крыла, помогшие ему перепорхнуть с камня на камень, между коими, однако, метра два было. Я перечапал в сапогах, затем перекинул девичьи рюкзачки (суффикс -чк вполне уместен, это вам не на заходе, уж финиш близится), а затем героически подставил спину и самого себя в качестве непарнокопытного транспортного средства. Светке не привыкать, она цепко повисла и не брыкалась до безопасного места, а вот Ленка всю дорогу ерзала, как будто сидела на кактусе, и причитала, что уж хватит, что дальше я сама… Ух-х…

До дров мы дотянули, иное слово применить язык не поворачивается. Как всегда, сначала мы отошли шагов дцать с Зайцевой, потом напильники снялись и, мне показалось, не без труда нас достали, потом мы топали ухо в ухо и злились на все подряд…

Наибольшие муки совести за этот день мне по сей день причиняет следующее действие. Была уже намечена точка приготовления обеда, у которой оказалось до постыдного мало древесины. И стояла неподалеку крошечная елочка, лет, наверное, двадцати, судя по количеству мутовок, метр высотой, совершенно сухая на вид. Самая крайняя елочка на границе леса, самая передовая. Бугор впереди по курсу наглухо загораживал от нас близстоящие приличных размеров лиственницы, и помстилось нам, что не хватает дров, а ель горит так здорово! Срубили – живая… Правда, до сих пор стыдно.

Как водится, костер, почуяв, что все до озверения жаждут обеда, закобенился и совершенно не желал греть котлы, убого примостившиеся между двумя плоскими камнями. В костер дули, его поддерживали подкладкой индивидуальных "спичек" в наиболее холодные точки, но не скоро же он вскипятил воду. Тем временем, сильная часть общества занялась очередной починкой: после Каменистого, наверное, от ужаса перед тем, по чему пришлось пройти, один из грандиозных ботинков полорото улыбнулся, да так и застыл. Клей, как было уже проверено на Сывь-Ю, помогал не больше, чем сопли, и оставалось вывинтить несколько шурупов, продравших головками подошву, и ввинтить их на новые места. Да вот беда – кто знал, что в состав ремнабора должна входить силовая крестовая отвертка? Ох, и помучились же мы, выкручивая подлые шурупики всем, что под руку попадет – и ножами, и углом топора, и плоскогубцами… Потом, для надежности, обрубили и заточили несколько гвоздей и прихватили ими подошву к супинатору, следя, чтоб острия не вылезли вовнутрь. Практика показала, что получилось крепко.

Ну, что мне не сиделось в тот день на месте? Ведь не отдохнувшие были со вчера, вон он лес, хороший, густой, рядом, полчаса ходьбы, и там! Лечь бы на дно, как подводная лодка, и позывных не передавать!.. Держи карман шире. Общество посоветовалось, и я решил, что есть смысл дернуть Студенческий именно сегодня – уж очень здоровое получалось отставание от графика. Сегодня тринадцатое (бр-р-р…), согласно "продуктовой" нитке нам следовало радиально выходить на Народную через плато Руин со стороны устья Манси-Шора, а никак не топтаться под Манарагой. Допустим, вследствие консультаций с Сухаревым, нитка претерпела изменения, но и все равно, порядка завтра-послезавтра мы собирались выйти в Озерную за лодками, и, на самом деле, еще не решили окончательно, что в Озерную не пойдем, так что время поджимало. Вот и не сиделось мне на месте.

После нормального обеда пошлось тяжеловато, но минут через двадцать разогнались, и практически кучно влетели в развалы крупных камней, венчающие маленькое крылышко горы, отделяющее долины реки и ручья из-под Студенческого, который повелось у нас называть Буревестник-Капкан для отличия от Буревестника бассейна Кось-Ю. Тут у напильников мгновенно проявилось их скоростное преимущество и они, набирая высоту, резво нас обогнали. Мы с Ленкой, выбирая площадки поровнее да позеленее, обходили выступ траверсом, и вот открылась нам чудная и грозная картина.

Вообще-то я намеревался срезать уголок через тот выступ, с которого сейчас смотрел вниз, перебраться через Буревестник-Капкан и подниматься его левым берегом, на котором пять лет назад видел тропу. Однако, ручей внизу мало того, что рычал рыком звериным, так еще и облачился в солидный каньон, составленный невероятных размеров плоскими плитами, будто облицованный серым выпуклым кафелем от фирмы "Гулливер & Co". В возможности переправы я даже не сомневался: не было такой возможности. Оставалось и дальше траверсировать склон правого берега – точно как в 1990 году. Тогда же и было экспериментально установлено, что возможна такая операция только в том случае, если держаться у самой воды. Чуть выше начинаются значительные уклоны, живые сыпухи и прочие прелести жизни.

Тем временем, ласковое солнышко, гревшее нас во время обеда, то и дело повадилось скрываться за высокими, но плотными, облачками, и появился знобкий ветерок. Все – даже Лена, после некоторых уговоров – спешно обрядились во что потеплее, и двинулись дальше: пока идешь, не холодно. Кстати, к тому моменту глубокая истина о вреде кратких переходов мной была уже прочно усвоена, что характерно отразилось на хронометраже. Может быть, именно поэтому нам удалось так далеко ускакать за полдня?

Тогда мне казалось, что под перевал мы подходили очень долго. Не важно, что объективно это неверно, что хронометраж с этим спорит, вот так уж казалось. Я мысленно материл свою глупость, неспособность вовремя заглянуть в карту, где по левому берегу отчетливо прочерчена тропа – да, да, вон та удобная, ровная, гладенькая, отлично различимая отсюда тропка, а не эти наворочанные бульники; ругал камни, скороходов, поминутно улетающих вперед, Зайцеву, ежесекундно отстающую сзади… Впрочем, плохого настроения не было: как может быть плохим настроение, когда точно по курсу дыбятся грандиозные скалы Манараги? И всплыли в памяти витиеватые строки ненаписанного письма, сочинение коего началось по пути к Каменистому, и само собой возникло логичное продолжение.

Дальше и до самого седла двигались парами, изредка сходясь для обмена комплиментами и соображениями. Перебрались через ручей, бегущий в неглубоком овражке из-под первопройденного в 1990 году перевала Обманщик, облизали вплотную подходящие к самой воде покатые скалы, полюбовались на великолепные водопады… Скороходы, не спеша, улетучились вперед настолько, что практически исчезли из поля зрения, тем более, что уж вечерело, и условия освещения оставляли желать лучшего. Один раз они нас дождались, чтобы прояснить у меня дорогу на перевал. Я обсказал, насколько сам помнил, а впрочем – седло виднелось вполне очевидно, вопросы могли возникнуть только технические: откуда да как на него карабкаться.

Вскоре за последним совещанием выигрыш напильников стал критически большим, и я решил схитрить. Поскольку забрались уже достаточно высоко, зеленки практически исчезли, погребенные странными завалами перистых скал, и Ленка довольно сильно притормозила, пришлось в нарушение всех правил подыматься на перевал в лоб, по достаточно крутой стенке, но тем самым срезая порядочный угол. Если расположить наши траектории на карте, то получится, что напильникам достались гипотенуза и катет огромного треугольника, тогда как нам – один очень крутой катет. Дождавшись прямой видимости с мирно сидящими под склоном спортсменами, привлек их внимание свистом (чуть глаза из орбит не выпрыгнули, во глухие тетери!) и красноречиво махнул рукой вверх по склону. Через каких-то пять минут дрыганий конечностями информационный контакт установился, и они полезли под рюкзаки. Великая сила – искусство художественного жеста.

Перед взлетом мы посидели, немножко сбросили жидкого веса и вдоволь отдышались. Солнце как раз скрылось за обрезом манаражского массива, когда я извинился перед Зайцевой, что не в состоянии буду сопровождать ее на подъеме в ее темпе, и с неохотой поднялся. Конечно, поступил я совершенно неправильно – нельзя на сложном склоне оставлять без присмотра усталую барышню с нарушениями опорно-двигательного аппарата, но что мне оставалось делать? Силы на нижнем пределе. Перевал громоздится надо мной – огромный, неправдоподобно высокий, немыслимо крутой и гладкий, местами мелкая сыпь, местами даже зеленки на полочках. Авось, поднимется, не кувыркнется. Все равно баланс масс не позволит мне ее эффективно удержать, особенно когда мешает неуклюжий рюкзак… Вот сколько, оказывается, оправданий можно изобрести по необходимости!..

Бедное мое сердце. Первые три минуты оно радовалось уникальной возможности двигаться своей скоростью, исходя только из своих побуждений и без каких-либо оглядок, но затем внезапно обнаружило в ситуации некоторые пикантные минусы. Оказывается, тупой организм способен, если его никто не сдерживает, настолько шустро карабкаться вверх по крутому склону, что появляется реальная возможность повредить некоторые внутренние механизмы. Осознав происходящее, комплектующие возмутились, заскрипели, заскрежетали, и пришлось усесться. Первый раз.

Оказывается, я догнал солнышко, и теперь мог лицезреть его горбушку, выглядывающую из-за уреза горы. Загадав двинуться в момент, когда оно снова скроется, с наслаждением откинулся на рюкзак, покоящийся на крайне неудобной узенькой ступеньке, и дышал. Небо, по которому катилось светило, ничего доброго не предвещало – белесое даже на закате, с длинными тугими прядями подозрительно черных облаков. Не к погоде. Плохо – погода нужна всегда, а особенно в моменты, когда недостает времени. Впрочем, рассуждения общефилософского плана меня трогали мало: предстояло продолжить подъем. Одновременно с уходом солнца в поле зрения появилась Зайцева, пылающая и излучающая жар нисколько не меньше моего, и я поспешно уступил ей удобную ступеньку.

Второй кусок оказался много хуже: и покруче, и более склонный к осыпанию. Бедная Ленка, подумалось, куда завел, старый полупроводник. Ничего, влезет. Как водится в таких случаях, глаза мгновенно "закрылись" и работали только на опознавание наиболее проходимого пути, отсевая прочую видеоинформацию, а впрочем, на что еще смотреть, если голова опущена, взор уперт в склон, а склон занимает всю видимую Вселенную? Вскоре сквозь красноватую пелену в глазах проскочило видение обалденного крутяка, сплошь покрытого мелкой зеленой травкой, и ровного, как лоб академика. Стоп, берем немного вправо, там, кажется, коэффициент трения выше. Надеюсь, Зайцева мой маневр узрит и последует. А на третьем куске мне посидеть не дали, поскольку подъем вдруг оборвался, замаячило небо и две головы на фоне оного. Нельзя же показывать свои слабости подчиненным! К моему удивлению, выяснилось, что я еще способен слегка нормализовать бурлящий внутри меня паровой котел и не позволять струям отработанного пара сифонить во все щели, образуя то, что дыханием назвать уже сложно. Шаг – вдох, шаг – выдох. Ноги старательно разгибать и упирать пятками. Корпус прямо, сколько возможно, так больше влезает воздуха, и меньше походишь на бабуина, скрещенного с дромадером. Взгляд приветливый. Эй, не тупую улыбку имбецила, а просто приветливый взгляд. Вот так. Ну, что, напильники, как сидится?

Сиделось хорошо, хоть и недолго. Видимо, сказывался приобретенный уже профессионализм: быстро выковырять записку, сочинить свою, два-три щелчка фотоаппаратом и – вниз. Снимки, к удивлению, получились достаточно хорошими, несмотря на скудный свет, а записок в пластиковой бутыли обнаружилось две. Первая обычная, по стандарту, а вот вторая:

Рука не поднялась снять с перевала такую неординарную вещь, и она осталась там же – в бутылке – как намек последующим группам на тему о том, за чем ходят в походы.

Вообще, перевал Студенческий, или Буревестник, 1А (исключительно за северный скат), 1050 м., тоже красивый, хотя до Каменистого ему далеко. Он щедро украшен необычными перистыми скалами, видными еще снизу, с Буревестник-Капкана: плоские каменные пластины, горизонтальными острыми зубами торчащие из крутых лбов. Седло развернуто с востока на запад, так как хребет здесь немного виляет, и с одной стороны над ним громоздится покатый купол высокой горы без названия, немного напоминающей чем-то раковину улитки, а с другой – великолепная Манарага, развернувшаяся в профиль. Кстати, в профиль она, на мой взгляд, не менее привлекательна, чем в фас. "Когти", они сбоку тонкие и длинные, и вершинный взлет смотрится острым умопомрачительным пиком, пронзающим небеса. Задняя часть "лапы" из-за удаленности кажется более низкой, и это еще больше затачивает вершину. Отсюда неплохо просматривается почти весь подъем, кроме некоторых неприятных деталей вблизи макушки, и этот подъем впечатляет. Долины же Манараги практически не видно, поскольку спуск, чуть отойдя от перевальной точки, круто поворачивает вправо и скрывается за отрогами. И еще – три раза был на этом перевале, в дождь, в солнце и вот сейчас, ни то, ни се, и всегда упругий ветерок неназойливо намекает, что хоть перевалы и являют собой одну из целей похода, не стоит у этой цели долго задерживаться. Так и в этот раз: сфотографировавшись, мы быстренько напялили на себя все теплое, что не лень было доставать из рюкзака, и засобирались вниз.

Напал тут на меня некий бес, и глубоко внедрился в подсознание: захотелось побегать. Сказав: "Догоняйте",– взял ноги в руки, что совсем несложно оказалось на достаточно крутом, хоть и простом склоне, и сквозанул, что было мочи. Было основание: Лена великодушно молвила, что шуруйте, ребята, тропа одна, никуда я не потеряюсь, догоню на стоянке. Ну, я и прикинулся, что понял дословно.

Меня по-товарищески поправили (Андрей насупился, Света оттявкала, Лена укоризненно подышала), и после первого и единственного за спуск пересида я больше не пытался превратиться в направляющий паровоз. Дальше и до низа все время оглядывался на – в кои-то веки!- напильников, чтоб не отставали, а те – с ума сойти!- посматривали на Зайцеву, чтоб не отставала… Мир, дружба, жвачка. Всегда бы так.

Внизу Ленку все-таки переставили после меня, и мы еще немного продвинулись к лесу. Странно, пять лет назад я, помнится, лицезрел где-то неподалеку от тропы местечко, поименованное мной "песчаными стоянками", удобное такое местечко, да только где же оно? Столик еще там стоял, Семененко нас с перевала за ним поджидал… А, кажется, это. Ни столика, ни путевого места под палатку, ни дров вокруг, только и всего, что ручеек под боком. И тропа куда-то смылась, не понять – то ли переходит на другой берег, то ли просто растворилась. Непонятно: по идее, эта тропа зарастать не должна.

А ведь уже стемнело. Надо скорее ставиться, варить и спать, а куда ставиться? Я полазил округ, перебрался на ту сторону ручейка, убедился, что и там ничего не светит, и, на горе себе, затеял консультации. Вследствие которых усталая и (немаловажно!) голодная Света оттянула меня за то, что привел невесть куда.

Вообще, меня ругать можно. Это воспринимается мной вполне адекватно и, как правило, возымевает действие, но – при одном необходимом условии. Нужно, чтобы я действительно был виноват в том, за что ругают. Если же отлаять меня безвинного, я зверею и становлюсь премерзок, стозевен и лаяй. Так и теперь: психанув, скомандовал – двигаться к рогатке Буревестника, где виднелись отдельные дерева и, по некоторым признакам, могли оказаться вполне ровные площадки. Через шесть минут топтания в березке мы действительно попали на нормальное место, но Свете и оно не глянулось, она надулась еще больше и применила очень меня раздражающее средство (знает, чем пронять): абсолютная ледяная вежливость, стеклянный голос, нет, это место плохое, да, мы будем катиться всю ночь, конечно, кто ж, кроме тебя, виноват. Результат не замедлил сказаться: я, злой до беленения, в сопровождении Андрея, тщетно пытавшегося разрядить обстановку, спустился вниз по течению еще на одну полянку, осмотрел ее, нашел вполне подходящей, вернулся и повелел бивачиться там, а если что кому не нравится… и так далее. Славненький вечерок, правда?

Минус у стоянки обнаружился только один: до воды было круто и не совсем близко. Ручей здесь протекал в глубоком овраге со скользкими глинистыми откосами. Девушки сразу после постановки палатки направились туда, распорядившись в их сторону не глядеть. Понадеявшись, что они не свернут себе шеи по дороге вниз и вверх, мы занялись костром. Да, вот и второй минус. Обычно мы спокойно натягивали тросик промеж двух деревьев, но тут оные начисто отсутствовали, во всяком случае, подходящие по толщине и пространственному расположению. В десяти шагах от палатки обнаружилось весьма старое костровище с торчащими из земли крошечными рогулинками, очень старыми, рассохшимися и ни на что, кроме растопки, уже не пригодными. И вот беда: одна-то сухая березка невдалеке сыскалась, прямо готовая рогулина, а больше – ничего. Тащиться ночью в лес (метров триста вниз) ужасно не хотелось, и – второй раз за день!- согрешили, сотворив подпорку из живой березки. Укрепив их в земле, быстро сотворили костер, и тут до нас дошло, что один котел пуст, другой у девчонок. Девчонки на ручье, а смотреть туда воспрещается. Воспрещено полчаса назад. Воспрещается еще пять минут. Воспрещается еще десять минут. Еще пятнадцать. Да что они там делают?!

Не скрою, вернувшиеся девушки были встречены благим матом. Впрочем, он их не пронял, и, отдав нам котел с водой, право доступа к ручью и обязанности повара, они величественно удалились в палатку. Ха, у костра, пожалуй, теплее будет – и до них сие дошло не далее, как через пять минут. Вот мы все вместе, довольные и уставшие, уже не злящиеся и не шипящие, стоим в полной темноте у живительного огня, принюхиваемся и облизываемся по поводу скорой трапезы, ботинки шкворчат струйками пара, портянки вывешены, аки флаги, на близлежащий кустарник, и всем, всем, всем хорошо-о-о…

Вылез в 9, мотал пленки. Ветер, солнце, тучи над Неприступным.

Позавтракали в 10.40, долго собирались. Затягивает.

12.11 – 12.54. Поднялись по 2 гребню до курумника, ограничивающего плато.

16.30 – вершина.

18.20 – перекус у последней марки.

19.30 – седло у перьев.

20.11 – спустились на зеленки.

20.54 – встретились в лагере.

Улеглись в 23.30 после ужина.

Думаете, такую короткую запись в хронометраже сделать – раз плюнуть? Ошибаетесь.

Из двух жизненно важных вопросов, актуальных в то утро, ответ на один был вполне очевиден. На Манарагу мы взойдем. Не важно, сколько времени придется просидеть на этой ссорной стоянке, никакие Озерные и Желанные не важны, если перед глазами великая гора. Второй требовалось решить: когда? В памяти еще свежи воспоминания о памятном дне девяностого года, когда дождь ухватил нас с Семененко под самым взлетом и заставил вернуться назад, поскольку 1Б* в дождь принципиально не ходят. Так что погоду требовалось оценить предельно тщательно.

Над дугой гор, образующих Народо-Итьинский кряж и Неприступный хребет, толпились тучи. Много туч. Черные тучи. Над Манарагой, в общем и целом, чисто, изредка проскальзывают легкие облачка. Вот интересно, ветер-то с юга, куда же деваются эти Неприступные облака, их же ветром сюда должно тащить? Загадка природы. Ветер три-пять метров в секунду, до кряжа двадцать километров, до вершины часа три с половиной, нет, четыре, не меньше, не все ж у нас напильники… Или все-таки не дергаться, подождать? А, собственно, чего – абсолютной видимости? Так она тут случается раз в лето, и у нас уже была – над Каменистым. Эй, лежебоки, вода кипит!

Что-то я нервничаю, плохо. То ли остатки вчерашнего, то ли предчувствия сегодняшнего, хотелось бы, чтоб первое. Все-то меня раздражает: коллеги копушничают, тучи плавают, каша не варится, крокодил не ловится, кокос, понятно, не растет… Если же это предчувствия, то лучше им поверить внизу и взять с собой веревку. Ну и что, что дважды она не сгодилась? Так, что еще? Фляжку, нож, пожевать чего-нибудь?

(Никогда, никогда не берите на Манарагу одни только конфеты! Это вам не Денежкин, где такое проходит, тут конфетами не обойдешься. Как все дружно сожалели наверху, что нет сухарей и сала!) Лагерь мы, от греха подальше, свернули, упрятали все внавалку в рюкзаки и засунули в кусты на берегу ручья. Сверху укутали полиэтиленом – черный, в тени, авось, никто не увидит, если мимо пройдет.

Очень трудно по такому скупому хронометражу восстанавливать канву событий и одевать ее вышивкой подробностей. А впрочем, дело было так.

Переться на перевал и дальше традиционным путем по верху дугообразной стенки, ограждающей кар истоков Буревестник-Капкана, под вершинный взлет ломало. Слишком большой получался крюк. Правый же берег ручья, омывающего "песчаные" стоянки, являл собой покатый длинный холм, произрастающий приблизительно из середины указанной дуги. Если подыматься по нему, то можно срезать пару километров, и путь вроде бы просматривается почти до верху, а там… как-нибудь залезем. Не припомню ни одного отчета, чтоб кто-то таким образом вползал на Манарагу, а мы вползем.

Проблемы обнаружились очень быстро. Влезши на спину холма, Света внезапно озлилась на мое решение делать пятидесятиминутные переходы (что казалось вполне естественным, поскольку все, кроме меня, шли пустые), заворчала, зашипела, накалила атмосферу до предела, не без моего, понятно, участия, а под конец заявила одним залпом, что у нее страшно болит колено, как всем было известно еще с Обе-Иза, и что она со мной больше никогда не будет разговаривать. Здорово, правда? Угнетатель, мучитель, садист, зверски загоняющий больную любимую женщину в черт-те какие дебри. Не трудно угадать с трех раз мою реакцию?

Пересид я все же сделал, когда мы дотянули по зеленкам до каменистого подъема на стенку кара. Уж очень все выдохлись на протяжении подъема. Что удивительно – из всей компании один я никогда не занимался спортом, а дышал, пожалуй, ровнее других. Или это от злости?

Света демонстративно не общалась со мной до самого гребня, куда мы вскоре влезли. Там нас вдруг обуял совершенно беспричинный восторг покорителей, мы дружно фотографировались, радовались красотам, и повод помириться, наконец, отыскался. Однако, мое (теперь вполне спокойное и серьезное) предложение отказаться от восхождения и вернуться в лагерь по причине болести она отклонила: будем взбираться.

Вид с дуги во все стороны просто великолепен, особенно при такой замечательной видимости, как сегодня. Впрочем, в девяностом перед тем дождем, что я вспоминал утром, он тоже впечатлял: есть своя прелесть в могучем красивом ненастье, грозно накатывающемся со всех сторон. Тогда со стороны Капкан-Вожа перли невероятно огромные черные тучи и, чуть-чуть отставая от них, серая, совершенно непрозрачная пелена дождя, плотная, тугая, совершенно исключающая всякую надежду на восхождение… Сегодня нежарко светило солнышко, небо не то чтобы очень голубело, но сильно и не хмурилось, речки внизу сверкали, горы вдали синели – полный комплект.

(Мне кажется или в самом деле слова, описывающие красоты природы выходят уже с трудом? То ли, по сравнению с началом похода, я уже вдоволь набрался впечатлений, то ли просто устал и плохо воспринимал окружающее, то ли подзабыл за давностью? А зря, зря, мне бы на Манарагу да с самого заброса – ох, я б ее расписал красноречиво…)

Манарага отсюда смотрится еще более неприступной, чем со Студенческого: основание ближе и потому кажется шире и значительнее, на его фоне вершина – невероятно далекий тычок, затерянный в небе. Дуга (россыпь здоровенных камней, размером от большого чемодана до маленького дома) кончается у подножия, здесь расположена маленькая плоская площадка, засыпанная белым кварцевым песком. К Буревестник-Капкану она обрывается совершенно отвесной стеной, несколько сотен метров, не меньше; со стороны горы над ней нависает тридцатиметровый лоб, ощеренный такими же перьями, как скалы на Студенческом. И это последняя встреча с такими пластинками: дальше простираются завалы огромных бульников, а еще дальше – скалы.

На площадке – множественные следы битья камней. Не один я знаю о том, что Манарага родит аметисты. Еще внизу дернул меня черт за язык сообщить об этом Андрею, так он всю дорого глаз от камней не отрывал, а когда обнаружили достаточно крупный мутный камень, почти сантиметр в поперечнике, но наглухо впаянный в булыжник, огорчился мало не до слез. Несколько кристалликов я подобрал по дороге, они неприятно тянули карман и полу штормовки. По дороге, на дуге, видели несколько указующих пирамидок – кто-то затеял проставить маркировку аж отсюда и до верху, но надолго его не хватило. В развалах следы маркировки быстро потерялись, и почти до самой вершины мы их больше не замечали. Проблемы, по большей части, возникали чисто технического характера: как, скажем, логичнее обогнуть вон те два бульника, между которыми и не протиснуться, и не скакануть с одного на другой? Где пробраться: по наклонной плите, зловеще пошуркивающей ручейком крошечных осколков, или по тем огромным чемоданам, находящимся друг от друга на расстоянии прыжка плюс сантиметра полтора?

Топали долго, изредка присаживаясь подышать. Вторая ступень подъема, от площадки до скал вершинного взлета, проходит правым бортом огромного желоба, образованного продолжением перевальной дуги Студенческого, этаким "плечом" горы, и, собственно, ее "туловищем". Плечо начинается у той площадки, где лоб с зубками и осколки кварца, а заканчивается у основания венчающих Манарагу зубов, когтей или зубцов короны – как угодно. Как и в девяностом, подымались траверсом плеча с постепенным набором высоты. Время от времени попадались каменные развалы совершенно фантастического вида, неглубокие гроты, огромные плиты, на одной из которых напильники чуть было не умудрились сплясать вальс, но я это им прекратил, поскольку очень далеко лететь было, кабы что. Маленький кусочек прошли рядом с длинным языком грязного августовского снежника, но впереться на него без ледорубов я не рискнул, затем оказались в неглубоком желобке, вытянутом поперек плеча. Какого, собственно, плеча? Плечо уже внизу, а мы, собственно, уже выше!

Дуло здесь неистово, со стороны Капкан-Вожа, крепко, упруго и прямо в морду лица. Долго не усидишь. В моей памяти отложилось, что неподалеку располагается довольно уютная площадка с затишком, я оставил спутников лакать водичку из убогого подобия ручейка, а сам поднялся метров на двадцать и – удивительно!- обнаружил именно то, о чем вспоминал. Вернулся; поднял всех и прогнал в тихое место. Андрюша долго набирал фляжку, уж очень слабо там текло, а я торчал на открытом месте семафором и соображал, что же дальше. Память неохотно извергала из своих глубин всякую чушь, практически не несущую необходимой информации. Странно, поднимался же я сюда, а практически ничего не помню. Интересно, заметно ли это со стороны?..

А ведь была здесь маркировка. Семененко ее тогда отыскал, и мы по ней аки по маслу наверх взлетели. Черт, где же она? Вот две пирамидки внизу наблюдаются, а вверху ничего. Ну, ладно, Бог не выдаст, свинья не съест. Хорош рассиживаться!..

Где-то тут должно быть местечко такое, мягко говоря, неприятное… А, вот оно: надо обогнуть выступ скалы, обернувшись вокруг него градусов на сто тридцать, по полуметровой полочке с уклоном от скалы, а под полочкой лететь – будь здоров, если получится. Кодовое название – операция "Зеркало". Так, по одному, спокойно, вниз не смотреть, на поддержку не рассчитывать. Теперь маленький набор по осыпи… и нужно на что-то карабкаться, я же помню, еле влезли тогда… Наверное, это оно. Или нет? Там мы лезли без веревки, в облаке, по сплошной мокрети, и влезли, а тут я бы и себе с удовольствием провесил перилки. Э, была не была…

Первый раз за все мои походы веревка действительно пригодилась. Я вскарабкался на этот двухметровый уступ… Не сметь хохотать в голос. Ну и что, что двухметровый? А какая под ним площадка? Нет, не пол комнаты около того шифоньера, с которым вполне можно сравнить тот лоб, а пятачок метр на полтора, скользкий, осыпной, с уклоном… правильно, от горы вниз, на нем стоят трое, если рука соскользнет, одного-двоих, того гляди, с собой прихвачу. Слышите, руки? Не надо, не надо скользить… Ну, вот. Теперь можно спокойно кинуть вниз конец и ждать, пока вылезут остальные. Черт бы их побрал, они же совершенно не умеют держаться за веревку! Так, залезли, а дальше куда?

Наверное, мой взгляд в тот момент с достаточным основанием можно было назвать затравленным. Чудненькое местечко, приютившее нас, выглядело следующим образом. За упомянутым подъемом возвышалась пятиметровое ребро плиты, образующее со скалой узенькую расщелину; около подъема протиснуться в нее было практически невозможно, дальше она чуть-чуть расширялась – сантиметров до пятидесяти. Слева от плиты – совершенно отвесная стена, дальше.. дальше потом посмотрим. Справа – узенькая полочка, о характере и наклоне которой мне уже прискучило выражаться, только по одному, держась зубами за плиту. Длина полочки метров двенадцать, затем скромное расширение, где и уместились мои неожиданно притихшие друзья. Не скажу, что в их больших глазах ярко сияла надежда и вера в руковода, но что-то же делать было надо! Я осмотрелся. Метрах в десяти выше площадки, прямо над головами, нечто более пологое. Будь я свеж, бодр и застрахован сверху, пожалуй, можно было бы туда добраться. Мне. Одному. Не Свете и, да не обидится она, тем более, не Лене. Так: дальше площадка сужается, обходит выступ скалы, такое симпатичное выпуклое брюшко радиусом скругления метров пять-шесть, а что потом? Надо посмотреть. Придав голосу предельную твердость, по-видимому, не свойственную Ивану Сусанину в момент критического объяснения с панове, объявил передых и разведку и направился вперед. Эк скользко тут… лицом к скале, не наваливаться и не пытаться обнять. В горах не надежны ни камень, ни лед, ни, тем более скала. Надеемся только на крепость… ног, руки тут не удержат, здесь великого барда кто-то ввел в заблуждение. Цепляться ногами, ногами, руками только придерживаться. Еще шаг. Странный пупок торчит из этого брюха: не внутрь, а наружу. И нечего тут пошлить, не до того. Еще шаг. Ага.

Полочка фактически сходит на нет, дальше офигевательная стена, ни низа, ни верха с моей точки не видать. Брюшко, надо сказать, довольно удобное для залаза: всего-то метра три почти вертикали, а там, как и положено, оно выполаживается к грудным железам, влезем, дальше видно будет. Метра три, говоришь? Как бы их проползти? На брюхе – по брюху? Вон зацепка, вон вторая, третья далековато… А если сорваться, то куда? И я посмотрел вниз. Ох, напрасно я это сделал. Низа, в моем понимании, просто не существовало. Я даже не мог оценить, насколько простирается умопомрачительная бездна, но несколько сотен метров там насчитывалось наверняка. Практически отвесной, зеркальной стены. Организм усвоил полученную информацию и, не дожидаясь команды дурной головы, приступил к спасательной операции. Назад я по той же самой полочке карабкался втрое дольше, тщательно оглядывая каждую точку опоры, прежде чем наступить туда или взяться. Сужение полочки перед площадкой… Господи, и под ним столько же!.. Ну, все. Площадка. Более я в такие полочки не ходок. Слушай мою команду: все умеют ходить дюльфером? Как – никто?!

Конечно, с обычного шифоньера, или, скажем, с двухметрового холодильника, или со второго этажа и я спокойно спрыгну. А вот по тому лобику пришлось кинуть веревку, закрепить ее на себе от бедра, расклиниться в щели между скалой и плитой и терпеливо сносить мат окружающих, особенно, Светы, по поводу необходимости пользоваться страховкой. Лучше всех за дело взялся Андрей: ухватившись за веревку, он от души ее подергал (я чуть не вылетел пробкой из расщелины), натянул и, перебирая ногами, пробежал по стенке вниз. Девчонок он снизу подстраховывал, и я не так уже переживал за них. А вот теперь можно и посмеяться: кто будет держать веревку мне?

Сбросил ее вниз, велел Андрею отскакивать в случае чего и пополз. Потом мне делали незаслуженный комплимент, сравнивая с умелым тараканом, но как бы то ни было, слез. Теперь надо думать, что делать дальше. Как что? Вернуться и поразмыслить еще.

В этом месте влево открывался провал, обрамленный достаточно широкими ступеньками, каждая несколько метров высотой. Что-то подобное уже хранилось в памяти. По таким ступенькам мы со Светой лезли пять лет назад в лоб, пока Семененко не наставил нас на путь истинный. Ну что ж, вы, ребята, посидите, а я поцарапаюсь вокруг – глядишь, чего и найду, коли не угораздит сверзиться.

Да, очень знакомо. Эта щель в стене… Конечно! Вот они, манаражьи зубы, рядом, как на ладони, у нас даже фотография такая есть, а значит, мы уже совсем рядом. Где-то тут должно быть чуть наверх, и последний каминчик, и вершина. Впрочем, на зубы отсюда все равно всем стоит поглядеть. Эй!

Пока коллеги любовались действительно грандиозным зрелищем, а Лена все пыталась подобраться к краю поближе (приходилось дополнять ее усталое благоразумие невежливыми сложноподчиненными предложениями), я поднялся еще на ступеньку прямо над щелью и убедился, что здесь тупик, если, конечно, не бить шлямбуры в "зеркало". Значит, опять нужно сделать итерацию с отступлением. Вы пока сидите, сидите, я позову. Выхожу из щели, поворачиваюсь, спускаюсь на пол-ступеньки… Вот! Вот оно! Вот оно самое! И камень на месте, и глыба так же нависает, смотри, не разбей голову, и черта с два влезешь без помощи. А надо: если еще раз завести друзей в такой же симпатичный тупик, пожалуй, съедят-с. Так, ногу сюда… наверх… есть. Ох, и покато же тут, а уж дует… Да, теперь и камин видно, и край вершинной площадки. Теперь спуститься бы и не сгрохотать, а там и остальных подзывать можно.

Весь мир – на ладони. Ладони, правда, закоченели от постоянного контакта с камнями и, по той же причине, грязные и расцарапанные. Площадка крохотная, вчетвером уже разместиться проблематично. Все здесь, как и пять лет назад: что для вечной горы жалкая пятилетка? Триангулятор на месте, памятные и траурные таблички, рядом "зубы", внизу, в невообразимой дали, речные долины… Горы далеко на севере пропадают в голубой дымке, сливаясь с небом где-то в районе Обе-Иза. Замечательно видна великолепная гребенка, венчающая Каменистый. Вид Неприступного способствует тоске, уж слишком много туч над ним клубится. Народная тоже под колпаком.

Достаю записку, и выясняется, что я не в состоянии писать. Выручает Света: я диктую, она записывает, перемежая стандартные формулы трагичными репликами метеорологического характера. Долго и со вкусом фотографируемся в самых разных местах и в самых разных положениях.

(Один слайд вышел просто прелесть: в позе, близкой к врубелевскому Демону, на фоне неба сидит взъерошенный, замерзший, обиженный подъемом Андрей и чрезвычайно доброжелательно взирает в объектив. Обитатель острова в пустоте.)

Ну, вот – теперь все пути ведут только вниз. А что не хватило красноречия на расписывание красот вершины – так это можно только увидеть, иначе даже представить себе такое невозможно. Все мыслимые и немыслимые сравнения, например, что от нас до речки три останкинские телевышки, безнадежно меркнут в сравнении с оригиналом. Это надо видеть, и чтобы увидеть это, воистину, стоит проделать долгий путь через все невзгоды и трудности, стоит плохо есть и жестко спать, стоит продираться через лес и спотыкаться – а лучше не спотыкаться – на камнях, стоит, в конце концов, потратить большие деньги, потому что никакое другое их вложение не окупится столь волнующими впечатлениями. А сейчас, пожалуй, стоит прекратить трепаться на философские темы и избрать как можно более короткий путь к лагерю. Очень кушать хочется, да и сколько можно на горе болтаться.

Вот сверху маркировка просматривается нормально. По меньшей мере, до начала плеча, до той площадки, где не дует. Спустились, что называется, махом, меньше, чем за час. По дороге, несмотря на усталость, в меру дурили, шутили и посмеивались, но осторожно, дабы не обидеть Царицу. К площадке практически закончилась пленка в обоих аппаратах, а из черно-белого я ее, к тому же, неловко выдернул, да и к лучшему: спрячем в рюкзак, легче нести. А то уже несколько раз нечаянно долбанул выступом объектива по камням, негоже это. Эй, завхоз, что пожрать дашь?

М-да. Нашим истерзанным желудкам такой скромной подкормки, как пяток карамелек, явно показалось недостаточно, а что делать? А кому сейчас легко? Последние жевки конфет, последние глотки воды, последние кадры… Вниз, вниз!

Начало темнеть, а может, просто сгустились тучи. Ножки, как водится после трудного штурма, подкашивались, ручки не царапались, голова не соображала. Хорошо, соображать особенно не приходилось: путь до начала дуги лежал вполне очевидный, а на технические мелочи, когда движешься вниз, обращаешь значительно меньше внимания. Ведь кое-где можно просто спрыгнуть. Напильники, как всегда, с моего разрешения оторвались до площадки с битым кварцем, а мы ковыляли потихонечку, правда, я все же устал, и терпения часто не хватало – отрывался ненадолго. Уж очень большая разница в скоростях на спуске. Наверное, при желании, я бы еще смог бежать по склону, только вот желания не было.

И дугу проскочили запросто, с одним только отклонением от идеального курса – ну, не видно сверху, где начинается тот бугор, на который нам надо. Все-таки спуск – это совсем не подъем: вот даже слов, и то на него жалко. Не отложился он у меня в памяти красиво и выпукло. Цель достигнута, а оказаться внизу – это уже вопрос прикладного жизнеобеспечения, а не подвиг. На спуске с дуги опять отпустил скороходов – до лужаек. Ленка утомилась и тащилась очень медленно, поэтому у меня вдосталь было времени наблюдать, как напильники постепенно переходят на три и более конечностей. То ли глупость взыграла, то ли бравада ненужная, но я засунул руки в карманы штормовки и ни разу не воспользовался ими до травы. А хотелось местами. На подъеме те же самые камни не выглядели столь живыми и, право дело, залезать вверх тут было легче.

Ближе к низу до меня, наконец, дошло, почему те двое, внизу, которые скорые, сидят, как на гвоздях. Холодно им сидеть. Мы с Зайцевой посоветовались, и я порскнул вниз с радостным известием: а катитесь-ка вы, так скоро, как сможете. Костер разведете. Ох и упорхнули они, только пыль столбом…

Дождался Ленку, посидели для отдохновения ног, сгрызли по конфетке (бр-р-р…) и неспешно почапали к лагерю. Скороходы давно пропали из виду, успел только заметить, что они слегка отклонились от курса и движутся к "песчаным". Так как характер поверхности для нас большой роли не играл, я нацелился прямо на лагерь, минуя тропу. К собственному удивлению, попал точно и удивил их нашим появлением совсем не с той стороны, откуда ждали. Костер уже горел, вода грелась, оставалось только почавкать и… Нет, не на боковую.

Несмотря на усталость, сегодня – и именно сегодня – предстояло решить крайне важный вопрос: пойдем ли мы на Озерную. Принципиально, запас продуктов позволял нам благополучно добраться до Сундука, а вот что дальше? Если лодки там, через три-четыре дня мы в людях, а вот если их там нет… По самым скромным прикидкам с нашей мобильностью путь к Сыне займет полторы недели. А ведь еще неизвестно, по какой дороге придется топать вдоль Юнко-Вожа, и по Вангыру тоже… Неужели заметно, что я сам себя уговариваю выбрать вполне определенный вариант? Ничего подобного, я честно раскладываю все по полочкам и взвешиваю на весах. И это весы – весы, а не я!– утверждают, что делать нам на Озерной нечего. До Желанной гарантированные три дня хода по известному пути. Погода стабильно портится, конец августа в здешних краях не приносит с собой ясного неба. Мы устали, вусыть укушались прелестей дороги, леса, болот, кровососов и тому подобного. Решено – да здравствует Желанная. Вот теперь можно и бай-бай.

11.30 – вылез. Слабый дождь, сильный ветер. В 13 позавтракали.

18.07 – 19.30 готовил ужин; ужинали, ели грибы, оставили на утро.

Залезли спать в 22.10, весь день валялись – долго не засыпали.

В здоровом теле после здоровенной усталости – здоровый сон. В хронометраже написана сущая правда и про время подъема (моего, замечу, подъема, остальные валялись до завтрака), и про погоду. Честно говоря, заколебало меня готовить водиночку в сложных погодных условиях, но жалко вышибать из спальников ближних своих, коим в спальниках очень уж неплохо лежится. Сготовил, сунул в палатку, похлебали, завалились.

Вчерашнее решение, очевидно, являлось правильным, поскольку природа сочла необходимым подтвердить это такой мокретью. Страшно представить – тащиться сейчас через мокрый лес, потом через мокрую (быструю и глубокую!) речку, потом опять через мокрый лес до какого-нибудь очень мокрого места, где упасть в мокрой палатке на волглые спальники и балдеть от окончания ходового дня.

Манарагу закрыло наглухо, а временами тучи облизывали даже седло Студенческого. Дождь то скромничал, то поражал щедростью души, но не прекращался практически до самого вечера ни на минуту. Тоска – что делать на дневке, если даже высунуть нос из палатки – проблема? Только валяться, пытаться вспомнить свежий или хотя бы не слишком затертый анекдот, тупо лупиться в мокрый потолок, по которому неспешно стекают к точке контакта с твоим носом крупные холодные капли… Тоска.

Выскочив по необходимости под дождь, я огляделся и приметил кое-что, способное развеять скуку. Когда желудки – чересчур верные и образцовые наши брегеты – взурчали и взалкали, небрежно спросил, не хочет ли кто грибов на ужин. На меня посмотрели; мне потрогали лоб; меня пожалели – эка беда, свихнулся начальник: это как же вымокнуть надо, чтобы под дождем грибов на такую ораву напластать! Ерунда, изрек я, и, шипя от удовольствия, поместился обратно в короб штормовки. Через десять минут, выкосив выводок крупных отборных сыроежек, примеченный мной днем, вернулся, показал полный котел и спросил: хватит?

Удивительно, но вид мокрых скользких шляпок настолько возбудил народ, что Светка с Андреем не медля вырвались на волю, отчасти по вполне понятным причинам, а более того – из-за желания побродить по грибы. Не успел я пожарить первую порцию, они уже приволокли ворох первосортных подберезовиков, перемежающихся белыми. Свете попался белый такого размера, что диску его шляпки позавидовала бы даже морда Егорушки Гайдара: сантиметров двадцать пять в диаметре. Но сыроежки уже шкворчали на сковородке, и качественные грибы решено было оставить на утро, замочив в котле. Ибо столько – не съесть.

Помнится, в какой-то книжке я вычитал, что манси, вогулы и иже с ними активно применяют шикшу в качестве приправы к мясу и прочим блюдам, и захотелось мне попробовать насыпать ее в грибы. Завхоз воспротивилась: нечего выдумывать, жрали с чесноком все время и сейчас сожрем. После долгих уговоров она нехотя сменила гнев на милость и согласилась всыпать немного – только чуть-чуть, не больше!– собранных мной ягод в жарево. Надо сказать, что особого вкуса они не придали, только какую-то дополнительную остроту или резкость, я толком не разобрал. А может, их забило чесноком, которого манси не выращивают, а потому не добавляют в мясо, когда добавляют шикшу, которую и выращивать не надо. Такие вот они, манси, загадочные.

К ночи дождь, во время общественной погони за грибами превратившийся в изморось, совсем перестал. От земли пошел холодный пар, иначе именуемый туманом, звук ручья потерял звонкие ноты, в тучах внезапно явились глубокие рваные просветы. Все говорило за то, что надо срочно заползать спать, а завтра встать пораньше и рвануть подальше, желательно до границы леса у Трехвостки, но спать не хотелось абсолютно, и уж не знаю, во сколько реально закончился этот нудный, мокрый, грибной день отдыха.

Вылез в 8.17.

В 9.00 начал тушить грибы и сжег.

Сварили гречку, в 11 поели.

12.11 – 12.30. Запорожцы.

12.42 – 13.04. Магистраль.

13.10 – 13.58. Ручей из-под Обманщика. Жмем.

14.09 – 14.22. Черника над озером.

14.40 – 15.10. Догнали Кокшарова на Оленьем, он выезжает 21.

15.30 – 15.53. Стоянка-90.

Обедали в 17.20, в 18.30 девочки пошли мыться, АК уснул.

Готовил ужин с 21 до 22 в дождь.

Отбились в 23, болтали.

Ходовое время: 157' Расстояние: 11 км

Встать в восемь, как планировал, не удалось. Запищал будильник, я дал ему по кнопке, чтоб не выпендривался не вовремя, закрыл глаза на одну только минутку… или все же на пятнадцать?

Ура, светит солнце, не жарко – погода в самый раз. Но что это? Вчера вечером, перед сном, лес стоял по-летнему зеленый, а за одну ночь наступила глубокая осень. Березки полностью пожелтели, и кажется, что листвы на них уже меньше, облетела. Вот так, засыпаешь летом, просыпаешься осенью. Надо сказать, очень красиво смотрится лес под Манарагой в золоте, и Гора тоже выглядит неплохо в драгоценном обрамлении.

Каюсь, прежде чем вплотную заняться завтраком после возвращения из близлежащих елок расшвырял по полянке мокрые шмотки – нехай сохнут, выставил на солнцепек ботинки и сделал массу прочих индивидуально полезных дел. Затем принялся за грибы и обнаружил следующую неприятность: их количество начисто исключало использование сковородки в качестве посуды для готовки. Пришлось бы производить это захода в три, не меньше, да каждый сорок минут – нетрудно прикинуть на пальцах, во сколько тогда мы снимемся. Что остается? Правильно, потушить. Почистил, залил в котел немного воды, забросил и подвесил. Сам, тем временем, взялся за изготовление сушеных грибов из парочки белых: построгал на тоненькие пластинки и, за отсутствием времени на вывешивание, завернул в бумагу. Авось, отдадут влагу ей и малость подсохнут. (Как бы не так, сгнили на третий день…)

Утречко стояло ветреное, костер колыхало во все стороны сразу, и дрова улетучивались, будто и не было спозаранку огромной вязанки. Подбросил последние палки, взялся за топор и отправился до деревьев – за топливом. А так как деревья росли достаточно далеко, да еще нужно время нарубить, собрать, принести, то, вернувшись с охапкой веток, я сразу унюхал что-то неладное. Так и есть: горят, сволочи. Мешать, мешать им гореть, ложкой их… Да разве достанешь ложкой до дна шестилитрового котла?

Сцена первая, акт третий, заключительный. Сонная Света, недовольная извлечением ее из спальника для консультации, подходит к котлу, глубоко втягивает в себя воздух, пробует выловленный кусочек, тщательно отплевывается. Автор кулинарного не шедевра виновато шествует с котлом до ближайшей ямы и пытается заровнять неровности почвы горелыми грибами. Зал рыдает. Занавес.

Котел я отдраивал долго и мучительно. Однако, надо будет взять у сведущих людей урок, как тушить грибы и не жечь их по возможности. Нет, оправдание себе, конечно, я нашел – мол, поди-ка водиночку и дров принеси, и котел мешай, и черепки грязные со вчера вымой – но урок взять надо.

А может, все и к лучшему: грибы – штука не слишком-то калорийная, а денек нам предстоял тот еще. Гречка с остатками чернослива, в отличие от грибов, удалась на славу, хоть и ушло много незапланированного времени на готовку. Пока жевали, в районе "песчаных" стоянок появилась какая-то группа с красивыми рюкзаками, медленно поднимающаяся к Студенческому. Нас не заметили. Двигались они недружно, сильно растягиваясь, и через некоторое время превратились в крохотные цветные точки, а затем совсем пропали из вида. На подъем у них ушло от "песчаных" никак не меньше часа.

Закончив трапезу, не спеша, собрались и двинулись вниз, к реке – искать тропу. Оная вскоре обнаружилась, да натоптанная такая – как же мы ее проглядели от "песчаных"? Хотя тропы – штука хитрая, черт-те где начинаются, черт-те где заканчиваются. Как это там?

И вот что интересно: эта тропинка, если свернуть на магистральную тропу и идти вниз по течению, действительно выводит к весьма заболоченной местности ниже устья Ломесь-Вожа, где стоят несколько балков, пусть и не на курьих они ногах. Такая вот реалистичная поэзия…

Наверное, тропой активно пользуются, помнится, пять лет назад она была довольно плохо различима, и как Семененко ухитрился ее в полусумерках не потерять, о том только он и ведает. Мы тогда очень спешили до ночи выскочить на магистраль, ох и несся же он – еле поспевали за ним со Светкой. Теперь же она вполне сравнима по качеству с самой магистралью. Мы шустро сыпались вниз, как горох, пока не налетели на группу человек восемь и не остановились – поболтать.

Семейная группа из Запорожья, двое детей, которых Света тут же угостила конфетками, топают от устья Лимбеко уже две недели и очень хотят попасть на Кожим-Рудник, только вот дороги не знают. Глава семьи бывал здесь, но то ли давно, то ли просто плохо запомнил. Карта – километровка, да только отксерена плохо, вся вода пропала, видимо, с цветной ксерили. Нарисовал ему Индысей, как помнил, показал, где что хорошего есть. Тем временем один из ихних мужиков вытащил фотоаппарат – ого, Nikon, однако! В ответ на наше удивление он доброжелательно сообщил, что это все семечки, а вот в рюкзаке у него еще парочка аппаратов покруче едет. Да…

Расспрашивая про нас, они вдруг рассказали, что сегодня встречали уже группу из Березников, там много детей, и взрослых тоже порядочно. И машина у них сегодня с Желанной.

— Сегодня?!

— Сегодня.

Дело ясное, что дело темное. Очевидно, это Кокшаров и К° , вот только каким образом они могут сегодня за один день дотянуть до Желанной? Неужто они реактивные? Понятно, разговор с запорожцами далее не клеился, потому что нас обуяла пылкая страсть к познанию: догнать, выспросить, упасть на хвост. Правда, практика показывает, что хвост у Кокшарова зело скользкий, не дал же он нам одного-единственного места в вертолете, но, может, в машину пустит? Итак, догнать.

Итак, мы их догоняли. Честное слово, на это стоило посмотреть.

До магистрали мы долетели махом. Лене было сказано: жми, сколько можешь, и выяснилось, что может она не так уж плохо. Впрочем, дорога располагала, все-таки это лучшая тропа на Приполярном. Я еще умудрялся отбегать вперед и щелкать слайдометом, отобранным у Андрея: очень уж хотелось "схватить" внезапную позолоту листьев. Действительно, выглядело все очень красиво. В наших местах осень наступает не так. Даже во время самого разгара золотой вспышки листва остается достаточно густой, а здесь лес сразу стал каким-то прозрачным, расплывчатым, нереальным. Материалистически смотрелись только равнодушные к внезапному листопаду редкие ели, а на лиственницах и вовсе не было видно иголок: светло-рыжие, они совершенно пропадали на фоне ветвей.

Вырвались из леса, чуть-чуть затормозили чтобы отыскать магистраль. Видимо, в девяностом мы попадали на нее каким-то другим путем, этой прогалины я совершенно не помнил и, чтобы удостовериться, отбежал метров на сто вперед, где и обнаружил искомое. Вернулся, поднял любителей отдыха, и понеслась.

Вот это был переход! Такими весь поход мчаться – давно познакомились бы с Озерной. Ленка практически не отставала, напильники дружно пыхтели ей в затылок, а я впереди знай наяривал. Сразу после выхода на магистраль потребовалось перейти в низовьях Буревестник. Через него обнаружилось тощее бревнышко, густо покрытое свежей грязью. Я отошел в сторонку и приготовил аппарат – сейчас щелкну, как Светка через него перемахнет. Эх, кусты мешают, вот еще шаг шагнет и… И взмахнет руками, а затем приводнится основанием мимо бревна. Шум, брызги, полные штаны удовольствия. Зато Ленку она поддерживала, когда та переходила бревно, и у той все получилось всухую. Ничего, сейчас как прибавлю, все высохните…

Впереди показался массивный конус горы Оленьей. Он стремительно приближался – мы спешили. Пролетели обширные мокрые луга, с которых Манарага сзади смотрелась очень здорово, хоть и потеряла из-за расстояния прежнюю четкость картинки, ворвались в лес. Тропа здесь поворачивает в сторону от реки, подымаясь вверх по течению ручейка, берущего начало под тройным седлом Обманщика. Узенькая долинка его заросла густыми кустами, между которыми виляет стежка дороги, и продолжается достаточно далеко, пока не собирается с силами для перехода ручья. Несмотря на то, что подъем тут невелик, лица раскраснелись, моторы застучали, и пришлось чуть сбавить. На пути попался этакий природный шлагбаум – в очень неудобном, узком месте одна березка надумала упасть поперек тропы и повиснуть над ней этак в метре, не больше. Я-то просквозил под ней и не заметил, а вот большие черные крылья марабу поместились с трудом, что и стало очередным поводом для шуток и смеха. Вообще, топали мы этот переход на удивление весело.

К переправе смех поутих, и в воздухе повисло напряженное ожидание передышки. Однако, я решил не останавливаться, пока не переберемся через ручей, там, заодно, и попьем, и поплескаемся, а то что-то очень жарко стало. Пользуясь правом впередосмотрящего, перескочил первым через неширокий поток, скинул рюкзак (уф-ф-ф…) и с удовольствием наблюдал, как напильники, чернея лицами, ожидают, пока Зайцева неторопливо переберется по единственно возможной для перехода цепочке камушков. Но все когда-нибудь кончается, и вот все рюкзаки лежат, а все туристы довольно сияют красными рожами. Нет, Кокшаров, не уйдешь. У тебя дети, а они так не лётают.

На следующем переходе рядом с тропой обнаружилось столько черники, что даже прошедший недавно кокшаровский батальон не в состоянии оказался причинить хоть сколько-либо заметный ущерб этой великолепной россыпи. Сердце мое остановилось, стиснутое железными объятиями пищеварительного тракта, и я изрек глубокомысленное рассуждение о том, что никуда от нас Кокшаров не денется, а не полакомиться такой прелестью – почти что уголовно наказуемое действие, вернее, бездействие. Как ни странно, больше всех остановкой была недовольна Ленка, она и ягод-то толком не пощипала. Мы же оторвались вволю, и не зря – действительно, больше до конца похода толком пожевать чернички не удалось.

Надо же: через некоторое время появилось еще несколько красивейших озер. Над одним из них на высоком яру красовалась густая гребенка леса, а из-за самых верхушек выглядывали самые кончики манаражьих зубов, зрелище неповторимое. Другое, перед самым Оленьим, было длинное, с болотистыми берегами, и над ним во всей красе виднелась Оленья. А затем тропка резко поднялась на каменистый бугор, сто шагов, и вот он, памятный глинистый спуск к болотине в устье ручья, а под спуском виднеется невесть откуда взявшийся балок. Так, фотоаппараты – срочно прятать, да поглубже, поглубже, мало ли, кто там сидит.

А вот и никто не сидит. Теперь не потерять бы тропинку… Кажется, нам по диагонали на противоположный угол, и где-то там, в устье, удобный брод. А вот и брод, а за бродом толпа детишек с возвышающимся надо всеми Кокшаровым. Догнали.

Не спеша одели сапоги, перебрели, причем я – один из всех – умудрился черпнуть голенищем и, до самого бивака, героически не подавать вида, уж очень стыдно было. Кокшаровцы лениво хлебали свежий чаек, детишки баловались, пытаясь похоронить приятеля под грудой отборных бульников. Нас угостили чаем, неосмотрительно дав попользоваться пачкой кускового сахара, а тем временем Сергей посвящал меня в курс событий.

Их накололи с вертолетом из Березников, и пришлось добираться до Печоры, а там – сухаревским вертолетом под Колокольню. Было это 11 августа, и с тех пор они потихоньку тащатся вверх по Манараге к Трехвостке, коей сегодня намереваются достичь. На Колокольню пытались влезть, но не нашли главной вершины, что немудрено (чересчур запутанный этот колоколенный массив) и, в то же время, удивительно (в Березниках я дал им все карты и описания, достаточные для восхождения). На Горе были вчера, вот бедолаги-то, в такую погоду… Машину заказали в Инте от Желанной на 21 августа, а, конечно, не на сегодня. Вопрос нашего падения на хвост он обошел умелым молчанием, но и не заявил, что откажет взять. Теперь же собирается дойти до границы леса в верховьях, завтра взять Народу, послезавтра дневать (или наоборот – как погода), затем перевалить Кар-Кар и на следующий день, двадцатого, быть в Желанной. Не то, чтобы нам это не подходило, но очень хотелось поскорее. На прощание – мы снялись первыми, поскольку имели вполне конкретные виды на определенную стоянку и хотели занять ее вперед – нас пригласили в гости вечерком, чаю попить, песни попеть.

Однако, дети у него шустрые. Наверное, рюкзаки мало весят. Не успели мы дотопать до близстоящего леса, как сзади послышался многоголосый гомон. Но эти места я уже помнил весьма достоверно, и вовремя свернул, чтобы попасть точно на ту же площадку, где стояли базой в девяностом году.

Воспоминания, воспоминания… И ведь, по совести говоря, не столь уж удобная стоянка, много травы (и мошкары, соответственно), далековато вода, дрова так себе, но уж очень хотелось мне отдохнуть душой именно здесь. А добравшись сюда, пришел я в состояние тихого щенячьего восторга, Бог весть от чего, где и пребывал весьма длительное время. За прошедшие годы очень мало здесь изменилось. Пожалуй, травка тогда была погуще, да иван-чай цвел пышнее, а все остальное без изменений: кострище, доска на земле между двух елочек, кусок древнего настила, из которого мы таскали полугнилые бревнышки… Роскошная луговина между бивачным возвышением и речкой, бурная чистая вода… А вон на тех камушках мы мылись, а вот с этой самой приступочки воду набирали, а там, чуть выше, переходили вброд… Лепота!

Расслабившийся руковод – беда группы. Все очень долго бездельничали, пока я не вышел из состояния транса и не вспомнил, что перекуса сегодня еще не было. Alarm!

За весь поход здесь нашлось единственное место, где поставщиками дров служили не лиственница и прочие хвойные породы, а здоровенные ивовые кусты, точнее, их отсохшие ветки в руку толщиной. То ли за пять лет их прибыло, то ли тогда мы не все выпластали, но проблем с топливом не вставало, кроме одной. Посланный на добычу как самый длинный, Андрей ловко подпрыгнул, ухватился за могучий сук, убедился, что его так запросто не обломишь, отцепился, и в этот самый момент ива раздумала сопротивляться и послала бревнышко вдогонку. Произошло все это примерно за полсекунды и смотрелось чрезвычайно поучительно, а девушкам послужило источником безудержного веселья. Затем, уже несколько осторожничая, он быстро наломал дров столько, что хватило и на завтра, и еще осталось. Горели сучки, как порох, а для стабильности мы добавляли полешки из упомянутого настила, и костер получился, что надо. Вскипело мигом, покушали со смаком.

Дамам приспичило помыться. Поставили греть оба котла с водой. Когда подошло вплотную к кипению, меня что-то куда-то клюнуло, я взял кружку кипятка, бритву, мыло и уединился на бережке. Хорошо, что до бивака было неблизко, надеюсь, мои восторженные вопли по поводу тупой бритвы, холодной воды, их прародителей до девятнадцатого колена и т.д. и т.п. туда все-таки не долетали, потому что никто, как выяснилось, не оглох, что неминуемо произошло бы в противном случае. Вернувшись, довольный, как свежеощипанный попугай, я картинно отправил бедное лезвие в огонь и произнес страшную клятву на тему отращивания бороды и – ни под каким соусом!– воздержания от попыток бритья в дальнейшем. Девушек особенно огорчило уничтожение бритвы, которой они собирались в некоторых целях воспользоваться, но я успокоил их заверением, что цели целее будут. Андрей мудро воздержался от попытки изнасилования морды лица, а вскоре уже заполз в палатку и задремал.

Девчонки, как ни странно, были весьма довольны помывкой, и я уж чуть было не соблазнился пополоскаться вслед за ними, но тут погода окончательно испортилась, а небо прохудилось. Пришлось спасаться в палатке, где Андрюша был жестоко разбужен и усажен играть в покер. Мне что-то не игралось, и я сначала просто отлеживался, а потом (опять клюнуло!) вспомнил о грибном богатстве этих мест и отправился покосить поганок. Вот чудак. Конечно, ничего, кроме обильной влаги на штормовку, штаны и прочие детали одежды я не обрел. Пяток моховичков – не в счет, что с ними делать? Как та трехозерная килька: ни туда, ни в Красну Армию. Зато промок как собака и растерял остатки хорошего настроения.

Вернулся, когда облазил по мокрой траве все окрестности и основательно промерз. Дождь тем временем разошелся и усердно поливал все и вся. Ни о каком визите вежливости к Кокшарову вопрос уже не вставал. Бросил штормовку под полиэтилен, забрался в палатку и даже в спальник – греться. Дамы пребывали в состоянии удара и драли Андрея в карты как хотели, а на мое предложение сготовить ужин отвечали пренебрежительным хмыканием. Тем лучше: льет ведь.

В полдевятого дождь перешелся: по полиэтилену только чуть пошуркивало, а не громыхало, как прежде. Я снова осведомился, не желает ли общество подкрепиться, и общество снова не возжелало.

В девять я, ничего не подозревая, лежа в теплом спальнике и размышляя на тему прикладного мировоззрения, получил ласковый пинок в бок, дополненный просьбой что-нибудь сготовить, пока они доигрывают партию. Погода за истекшие полчаса спохватилась и снова отверзла хляби небесные, все, что имелись над нами в наличии. Предыдущие прогулки и последующие размышления привели меня отнюдь в не лучшее расположение духа, и я чрезвычайно язвительно осведомился, где ж они раньше были. Света ответствовала, что раньше им не хотелось, а вот теперь…

Надеюсь, не сложно представить, в каком настроении я выползал на четвереньках из палатки в непроглядную мокрую тьму, к погасшему костру и отсыревшим дровам? Больше всего мне хотелось что-нибудь взять и обо что-нибудь сломать, да чтоб с хрустом, и осколки во все стороны. Лес меня мигом утихомирил: приближаясь к едва тлеющему очагу, уловил в кустах неподалеку резвое перемещение чего-то весьма массивного и воспрял настороженностью. А также положил рядышком увесистое полено и старался не выпускать топор из руки.

На удивление быстро удалось развести огонь, а котлы были налиты еще для моей несостоявшейся помойки. Лило капитально, так что со спины я мок безбожно, а фасад оставался достаточно сухим вследствие теплопередачи излучением от мощного костра. Но готовил долго, все же дождь, наверное, влиял на котелки не в лучшую сторону. Сготовил, сварил чай и злой, как блохастый двортерьер, поволок жорево в сторону палатки. Сначала даже не хотел залезать, основывая свое нежелание чрезвычайной мокротой одежды, но меня радушно приглашали, и я сломался. Залез, похлебали супчика, переоделся, настроение несколько поднялось, и вечер завершился добродушной болтовней вокруг да около.

Вылез в 715.

В 8.10 закричал – подъем, выползли к завтраку в 8.45.

10.20 – 10.47. Порвался шнурок.

10.57 – 11.33. Подошли к ручью, думали – Средний.

11.49 – 11.53. Подергались и перешли ручей по-мокрому.

12.07 – 12.22. Шнурок № 2 – АК.

12.27 – 12.53. Черника.

13.13 – перешли Средний и влезли на два первых лба.

13.20 – 13.43. Ползем, ушибся голенью.

13.58 – 14.38. Западный берег Среднего озера. Перекус.

15.05 – 15.20. Средний.

15.38 – 16.20. Сначала по разливу, затем: скороходы – траверсом, ковыли – низом, оленьей дорогой – обогнали.

16.33 – 16.57. Подошли под начало взлета.

17.05 – 17.25. Вебера.

17.40 – 18.17 – искал стоянку – 18.35. Стоянка.

19.50 – ужин.

Отбились в 21. Света долго шила АК.

Ходовое время: 309'. Расстояние: 17 км

День предстоял тот еще, и часы я поставил на семь. Погодные условия последних дней недвусмысленно намекали, что, буде мы не выскочим из района в ближайшие сутки, сухо нам не покажется. И сегодня после пресечения писка будильника, я настороженно вслушивался в погоду… минут пятнадцать, а затем собрался с силами и могучим пинком выгнал себя на улицу.

На сие стоило посмотреть. По долине реки, совсем низко, метрах в десяти от воды, сплошным потоком лились густые облака. Зрелище получалось фантастическое: над вполне зримыми кустами, речкой и низушками деревьев простиралась скрывающая все белая полоса, из которой выше торчали горы, пригорки и наиболее солидные дерева. Ущелье ручья из-под горы Янченко было вообще забито вглухую, и создавалось впечатление, что массивное тело с острым пиком вершины возникает из ниоткуда, висит в воздухе. Хилое светило едва проглядывало сквозь второй, более высокий слой туч, время от времени одевающий ближние горы. Тишина стояла невообразимая, даже капли, нанизанные во множестве на хвоинки, покоились неподвижно и не падали. Что, впрочем, только облегчало жизнь: уж очень много торчало вокруг этих самых хвоинок.

Дружное сопение из палатки сподвигло и меня на соблюдение тишины. Стараясь не хрустеть костями, потянулся; стараясь не звенеть топором, нащелкал растопки; стараясь не трещать дровами, развел костер. Жаркое пламя отпугнуло белесую водянистую мглу, даже показалось, что стало легче дышать. Насквозь промокшие за ночь дрова, как ни странно, не кобенились и горели – успевай подбрасывать. Лужок обильно окропил мне штаны освежителем, в котором не было никакой необходимости, и это несмотря на все мои предосторожности, выразившиеся в избиении палкой наиболее влагносных кущ высокой травы.

Раннее вставание все же имеет свои достоинства. Я обложил мощный костер (а чего дрова экономить, если сейчас уходить?) своими шмотками, предварительно выжав из них всю воду, пожелавшую выжаться, распотрошил и поставил рядом ботинки, развесил на тросике носки, не особо бдя за непопаданием их в котел… Помнится, как-то на Усьве случился казус: также вот висели преспокойно рядом с суповым ведром потнички одного молодого человека, отнюдь не отличавшегося чистоплотностью ни нравственной, ни физической, за что и прозванного однажды рыгательным порошком. Только налили мы с Бачевым себе по мисочке, как другой, не менее молодой человек, зацепился за рогульку и отправил их прямехонько вовнутрь. Воровато огляделся, схватил из грязи под ногами хворостинку и всего-то минут за пять выудил ароматизаторы из ведра. Мы, конечно, ничего не заметили: во-первых, наш суп не вонял, во-вторых, разбавление носкина на ведро жидкости, думаю, к ПДК не приближалось, а главное, зачем супу пропадать?

Густой, насыщенный пар от быстро сохнущих вещей смешивался с клубами тумана, вода кипела, каша варилась. Я решил, наперекор жалости, выудить коллег из палатки до момента готовности, дабы скомкать и пометать по рюкзакам основную часть снаряжения, но данный финт мне обломился: ни вопли, полные угроз и взывания к совести, ни недвусмысленное покачивание палатки, ни пинки по расчалкам действия не произвели. Господа туристы спали профессионально – как пожарники. Выползли уже к готовому жореву, розовые, сонные и разомлевшие. Вяло повосхищались красотами, вяло пожевали кашку, вяло скомкались. В путь!

Только отошли от стоянки-90, наткнулись на свежие следы профессионально оформленного бивака, с оставленным по таежной традиции запасом дров и берестой. Поскольку к вечеру намечалось достичь площадки настолько ободранной в плане топлива, что его приходится собирать чуть ли не при помощи пинцета и маникюрных ножниц, мы и со своей стоянки захватили по несколько палок, и с этой, да еще кусок бересты. Впрочем, осталось вполне достаточно варки на две.

То, что время подошло уж к одиннадцати, никак не сказалось на влагонасыщенности кустов у тропинки. Погода продолжала активно хмуриться, дождь можно было ожидать с минуты на минуту. Двигались мы быстро, еще бы – магистраль! На сегодня я решил делать переходы по 40 минут, а не по 50, поскольку есть уже опыт, добирались мы с этой стоянки до Балбан-Ю за один ходовой день. Вскоре, минут через пятнадцать хода, лес внезапно, на протяжении каких-то сотен метров, поредел, посветлел, и мы пересекли его границу.

Однако, вчера Кокшаров намеревался встать где-то около границы леса, а его и в помине нет. Хорош оказался б я, попытавшись сходить поздним вечером в гости! Или мы его просмотрели, если он стоит под берегом? Да нет, где там этакую здоровенную толпу спрятать!

Сорок минут протопать не удалось: у Андрея вдруг порвался изможденный за долгий поход шнурок, и организовался вынужденный пересид. Пока тот, тихо шелестя сквозь зубы матом, пытался его связать, я сушил спину и любовался окрестностями. Вниз по долине текли две реки. Неподалеку от нас шумела на камнях Манарага. Ее холодные воды быстро уносились вдоль невысокого горного хребтика, отгораживающего цирк притоков Ломесь-Вожа, и через несколько километров разделялись на водяной и облачный потоки. Густое молоко тумана (или облаков?) вальяжно облизывало отроги, поглощало огромные деревья, а у самого поворота долины к Колокольне напрочь заполняло все пространство между горами, скрывая все под собой. Над ландшафтом протекала и еще одна река, без границ, без берегов, беспокоившая меня значительно сильнее: плотные белесые тучи, то и дело принимавшиеся брызгаться мерзкой мокрой водичкой.

Только тронулись – впереди показался тряпичный амбар значительных размеров и рядом – маленькая палаточка. Кокшаров, не иначе. И тут у меня произошло очередное, последнее за поход, короткое замыкание: с чего-то я вбил себе в голову, что ручей, к которому мы подошли, именно Средний ручей из-под Среднего перевала. Может, на эту мысль меня натолкнула тропа, уверенно заворачивающая вверх по течению… ручья Тихомирова. Кто уж ее натоптал – не знаю. Может, такие же любители покуролесить, как я. Ну, с тропой не поспоришь, и мы бодро двинулись влево, прикидывая, как бы нам перескочить на левый берег (перевал-то там!) по-сухому. В глубокомысленных раздумьях протопали тропку до самого конца и уперлись в высокий обрывистый берег, под которым зычно рычала вода. Тут меня охватили первые сомнения – не помню я такого по девяностому году, не было этого на Среднем… или было? Во всяком случае, нам на тот берег и, желательно, поскорее, Света уже нервничает. А раз нервничает Света, будьте уверены, скоро занервничают все остальные, что и случилось. Я долго и умно пялился в карту, потом обзирал неприветливые окрестности, потом забурился черт знает куда, потом психанул и чуть не обряшился, перебредая ручей по-мокрому. На том берегу, еще погавкивая по инерции, побродил туда-сюда, взобрался на высокий холмик и окончательно определился. Вернулся, спросил:

— А бить будете?

— Будем,– охотно и доброжелательно ответствовало общество.

Ибо ничего веселого не предстояло, а требовалось либо спуститься снова на плоское место, отыскать тропу (а лентяй Кокшаров пренепременно стоит на самой ее середине) и объясняться с любознательными детьми, какого лешего нас понесло не в тот ручей, либо всего-то навсего траверснуть горушку до следующего ручья. Уж он-то просто обязан быть Средним. Если принять во внимание мои и общественные амбициозность и снобизм, то какой путь мы избрали? Правильно, по горе.

И опять далеко отойти нам не дал подлый шнурок. К счастью, случилась эта детская неожиданность в небольшом каменном развале, скрывавшем нас от множественных и, я уверен, наблюдательных глаз. Посидели, связали, скучились и тронулись, стараясь выглядеть красиво. Из амбара на свежий воздух выперлось что-то объемистое, почесало пузо и оторопело замерло, узрев нас. Конечно, лица я не видел с такого расстояния, но хорошо мог его себе представить.

Тем временем распогодилось. Осень – время чрезвычайно переменчивого климата. Только что капало, пока топали через ручей, и вот уже солнышко припекает, а небо голубеет. С массива горы Янченко потоками струится по каменным плитам вода, вымытая туманом и дождиком Трехвостка сияет, как начищенная, седло Центрального, или, как его еще называли, Голубые Надежды, соответственно названию голубеет… Красота!

Траверс оказался не самым простым. Множество больших и очень мокрых бульников плюс мокрые ботинки – куда уж веселей. Впрочем, камни быстро сохли, в отличие от внутренностей ботинок, и сцепление с поверхностью скоро наладилось. Я изо всех сил старался не набирать лишней высоты, поскольку помнил, что все равно надо будет ее сбрасывать до самой воды и перескакивать на другой берег Среднего, и, в общем, нам это удалось. Через каких-то полчаса после пытки шнурками мы оказались на выпуклом крупноосыпном скате, под которым шумел искомый ручей. Здесь же на редких зеленках обильно рассыпалась черника, и это послужило последней каплей для объявления перекура. Странно, но черника шла плохо, хоть и была высшего качества (правильно, какой придурок, кроме нас, полезет сюда ее обдирать?).

Дальше все стратегические проблемы решались просто до безобразия. Спустились до воды, подождали отставшую на камнях Ленку, в удобном месте по-сухому переправились и, чтоб не терять разгона, неспешно вперлись сначала на один лобешник над ручьем, потом на второй, затем во вполне американском стиле подошли под третий и последний, где и остановились. Подъем дался тяжко, но долго сидеть не пришлось. В долине обнаружился некий тип с альпенштоком, не спеша, но быстро направляющийся в нашу сторону. Высока была вероятность, что это один из кокшаровцев, но ситуация осложнялась тем, что, в отличие от Озерной, Желанная у нас в разрешении не прописана, и любой дурак (а в этом качестве сторожа заповедника сомневаться не приходилось) имел полное право докопаться, почему и зачем. Разумеется, удрать от пустого ходока, имея на плечах рюкзаки, а в группе Леночку, не представлялось никакой возможности, но почему бы не попробовать? Если есть желание, нехай догоняет, хоть до вечера. Мы поднялись и подчеркнуто неспешно заковыляли на последний взлет.

Несчастливым выдался для меня тот день. Сейчас смотрю в скупые строчки хронометража и в который раз не верю, что до озера оказалось всего-навсего два неполных перехода. Тяжело шлось. Напильников я отпустил, рассказав, куда двигаться, а мне пришлось вспомнить былые дни и ковылять. Впрочем, на удивление, никакой охоты следовать за спортсменами у меня сегодня не возникало. Если бы не Зайцева, роль ведущего ковыля, безусловно, досталась бы мне, а так я умело прикинулся валенком и не отсвечивал, то есть не подавал виду. Начнем с того, что в одном зело неприятном местечке меня дважды подряд положило на склон, да больно – не то слово. Камни, подлые, никак не хотели держать ногу, упорно располагались на самом неудобном расстоянии, образовывали немыслимые завалы и лабиринты. Вредный мох тоже оказался не лучше и скользил по-страшному. Красоты Среднего трогали на удивление мало, аппаратом щелкал число автоматически, потому что стыдно было упустить такие действительно восхитительные места. Средний образовывает каскад красивых водопадов, еще богаче, чем водопады на Буревестник-Капкане. Издали водяные стены смотрятся небольшими и изящными, но в девяностом Семененко как-то раз занесло близко к воде, и появилась возможность оценить абсолютные размеры ниспадающего с уступа белого потока. Размеры оказались ничего себе: примерно четыре с половиной Семененки. За каскадом находится рогатка, основное русло втекает орографически слева, и вдоль него проходит путь к перевалу. У рогатки в шикарном развале черных булыжников я с удовольствием посидел, дождался Ленку, и мы под разговор без напряжения впилили на кручу, за которой простиралось большое и спокойное Среднее озеро. Небольшое плутание в ручьях и камнях, и вот опять все вместе. И опять затянуло, и чуть-чуть покрапывает, а уж поддувает не чуть-чуть, а в самый раз.

Ну, раз мы все здесь, самое время сделать перекус, а то потом до самой Лимбеко никаких возможностей для этого не предвидится, а какой смысл кусать на Лимбеко, если там уже и Балбан-Ю рядом? Покусали, помокли, напялили мешки и двинулись. Обошли озеро слева, маленько повязли в полянке перед взлетом и взлетели – все одним махом. Перевальный взлет у Среднего убогий до безобразия, метров тридцать зеленки, наверное, именно это послужило причиной девальвации перевала до н/к, хотя кое-кто по-прежнему заявляет его, как 1А. Конечно, если учитывать подход по долине Среднего, то это 1А, а вот со стороны Лимбеко-Ю ничего интересного.

Когда мы с Зайцевой приковыляли наверх, Андрей уже расковыривал тур и вскоре вернулся с запиской. Некие кировчане в горном походе 1 к.с. были тут давеча и слезно просили прислать квиток от записки. Чего-чего, а горников в этом районе я еще не встречал. Наверное, сказались железнодорожные цены и кавказская нестабильность, раз сюда полезли горные "копейки" делать. Скажем, московская МКК, думаю, такой поход и не зачла бы, не горный район. Однажды мне даже довелось по этому поводу с неким большим специалистом спорить.

На перевале не засиживались – дуло, да и спешили закончить ходовой день пораньше. Только вложили банку с запиской в тур, поднялись и ринулись вниз. Метров через триста попалось небольшое мутноватое озерцо с голубой водой, где наблюдалась занимательная картинка. Со ската горы стекал небольшой снежник, подпитывающий озеро. Его край нависал над водой, и видимо совсем недавно от тела снежника отвалилось два куска неправильной формы, и теперь они плавали по воде и неспешно таяли, а по форме уж очень напоминали они белых лебедей: округлое тело, а из него торчит длинная шея с зачатком головы наверху. И сам снежник смотрелся очень живописно, с оттененными летней пылью глубокими застругами. Красочный пейзаж немедленно был запечатлен, и все двинулись дальше. Преодолели небольшое болотце, где берет начало этот исток Лимбеко, за которым долина обрывается вниз небольшой ступенькой. Здесь скороходы, оторвавшиеся вперед, повторили ошибку Бачева пятилетней давности: чтобы не терять высоты, двинулись траверсом. Мы ехидно поржали и пошли вниз по следам недавно прошедшего здесь оленьего стада. Во-первых, олени соображают, что делают, а во-вторых, я просто достоверно знал, что так – быстрее. Оно и верно: вскоре плутавшие поверху напильники отстали настолько, что время окончания перехода пришлось как раз кстати, чтобы их дождаться. Спустились они с мрачными мордами и рассказали, что Андрей растянул на склоне ногу: попытался сотворить нечто вроде коленками назад, а оно возьми и получись. Ноге была оказана первая помощь в виде эластичного бинта, и эпопея продолжилась.

Основное отличие северного оленя от нормального туриста заключается в том, что первый, не раздумывая, лезет в грязь, лишь бы не выше брюха, тогда как второй бережется и отыскивает более чистые пути. Так и мы отклонились от натоптанной дороги в месте, где она ныряла в линзу первосортной грязи, прошлялись по невесть откуда взявшимся тут громадным плоским плитам и оказались у ручья, журчащего из-под перевала Вебера.

Ох, лениво. Солнышко пододвигается к закату, небо чистое и ясное, травка, как водится, зеленеет, ручеек шумит… Ох, лениво. Ведь так приятно сидеть на теплой земле, щуриться на закат и пожевывать травинку, а топать вверх зело неприятно. Андрей нашел по дороге дубину и глубокомысленно прикидывал, не обломится ли она, коль на нее опереться. Надо сказать, что состояние транса я преодолел с огромным трудом. Друзья-туристы также поднялись очень нехотя и вполсилы заколыхались в сторону перевала.

Подъема оказалось всего-то минут на двадцать: сначала вдоль ручейка, потом через сплошную грязевую площадку, густо истоптанную оленями, и вот уже маленький взлет, за которым грандиозной стеной стоит хребет Карпинского. Помнится, особенно хорошо он смотрелся, припорошенный свежевыпавшим снегом – такая великолепная стена, в фас кажется совершенно отвесной, тем более, из-за седла Вебера не видно подошвы, серые скалы тонко отмыты серебристой пеленой… Сегодня снега не наблюдалось, но все равно: главной достопримечательностью перевала Вебера, как ни крути, является хребет Карпинского.

Сам перевал убогий. С обеих сторон на него вполне можно подняться на вездеходе, особенно если не жалеть траков и усердия. Олени через седло ходят запросто. Туристы тоже. Самый перегиб выделяется невысоким взлетом, чуть круче близлежащих зеленок, сверху на нем громоздятся большие плиты, на одной из которых стоит тур. Не тот, что мы видели в девяностом, а раз в пять поменьше. Интересно, куда делся прежний, высокий?

На перевале долго не задерживались, хотя на сей раз погода даже благоприятствовала. Теплое низкое солнышко, почти безветренно, изумительный вид на залитую солнцем долину Лимбеко, а впрочем, и Балбан-Ю тоже неплох… Сфотографировавшись и сотворив записку двинулись вниз.

Мне почему-то запомнилось, что на "звездинской" стоянке, плоской площадке над устьем Западного Балбан-Ю, совершенно нет дров. Когда мы там стояли, то с большим трудом удержались от разрушения убогого столика и двух скамеек около него, так проблематично было обеспечиться топливом. Поэтому я отдал гениальное распоряжение – по дороге с перевала подбирать все горящее. Вскоре встретилась куща сухих, изглоданных ветрами тальников. Мы в буквальном смысле наломали дров немеряно, сколько в руки влезло. Вкупе с тем, что путешествовало на плечах с самого утра, эти палочки уже могли в достаточной степени обеспечить нас горючим до завтра. Только вот в чем проблема: в памяти у меня отложилось, что от перевала до звездинки ходу всего ничего, минут пятнадцать. Через двадцать минут я забеспокоился. Ленку давно оставил сзади, скороходы тоже умаялись тащить вороха сучьев и присели в сторонке, я же чувствовал, что если уроню что, то уже не подниму: рук не хватит. Поэтому героически топал дальше, гадая, насколько же велик тот гак к пятнадцати минутам, который я не учел. Через тридцать минут затекших рук я уже не чувствовал, зато чувствовал невозможных размеров раздражение по поводу собственного склероза. Через тридцать семь минут плюнул на все сразу, от души высказался и швырнул груду палок на какой-то пригорок. Здесь тропа, начинавшаяся от перевала, уже совсем напоминала вездеходную колею и потихоньку начинала заворачивать влево – вниз по течению Балбан-Ю. Туда соваться нам было еще рано, но такой поворот недвусмысленно означал, что звездинка где-то неподалеку. Оставалось ее отыскать. Взор мой пробежался вокруг совершенно беспрепятственно, нимало не цепляясь за упомянутый столик со скамейками, который, помнится, торчал на самом видном месте. К слову сказать, его останков мы так и не обнаружили: значит, варвары все же нашлись за пять лет. Зато на достаточно ровном месте виднелись отнюдь не хаотические развалы камней, при ближайшем рассмотрении оказавшиеся старыми очагами. Так: все-таки стоянка именно тут.

Когда я вернулся к рюкзаку и брошенным дровам, вся компания уже собралась около и поджидала меня с ехидными вопросами насчет пятнадцати минут и тому подобного. К биваку переволоклись, за дровами пришлось возвращаться…

Вечерок выдался на славу: ясное небо, прохладно, ни кровососов, ни инспекторов Национального парка. Шевелились неспешно, поставили палатку, укрепив расчалки камнями, со вкусом переоделись в теплое, разожгли костер в очаге. Палка, подобранная на Лимбеко, очень даже пригодилась, поскольку провесить тросик под котлы между двумя кучками камней не представлялось возможным. Дров, на удивление, вокруг оказалось предостаточно. Немного побродив, Андрей приволок целую охапку и выразительно помолчал по поводу тех бревен, перепертых через два перевала.

Освещение было совершенно необычное: насыщенный розовый свет густо заливал стенки Карпинского, бросавшие слабые отблески и на нас. Полянка на таком фоне казалась черно-зеленой, что редкая травка, что камушки – все одинаково. Около уреза розовых гор небесная синь выглядела невероятно – не описать, выше небо блекло, а над головами совсем белело, залитое последними лучами больного осеннего солнышка.

Скоро совсем похолодало, к ночи задул приличный ветер, от которого даже приходилось оберегать пламя костра. Горело здорово, вот только закипало неохотно, но и эту неприятность мы преодолели. Как и мгновенно остывающий в мисках суп.

Полиэтилен нисколько не улучшал ветрозащитные свойства палатки: свежего воздуха всю ночь налетало, хоть отбавляй. Такое уж ветреное местечко, эта звездинка. Светка при свече что-то долго чинила, кажется, болоневую ветровку Андрея, вконец истерзанную приключениями, да только я уже спал вполглаза и храпел вполноса, поэтому все вопросы о событиях после отбоя – не ко мне.

Вылез в 7.48.

Девочки долго умывались, завтрак в 9.17.

10.10 – 10.48. Перешли Балбан-Ю всухую.

11.00 – 11.41. Видим Малое.

11.50 – 12.34. Южная оконечность Малого.

12.45 – 13.09. Сынд-Рузь. Перекусили, доели печенье. АК вытягивал меня на берег.

13.48 – 14.28. Трактор с оборванной гусеницей.

14.35 – 15.06. Снова на дороге. Дядя обогнал.

15.12 – 15.48. Последние фотографии.

16.00 – 16.36. ЖЕЛАННАЯ.

Ходовое время: 290' . Расстояние: 19 км.

Сегодня даже будильника не ставил. Зачем? Дорога впереди известна, то, что ее можно пройти за день – доказано, торопиться некуда: очень уж мала вероятность, что именно за полчаса до нашего прихода с базы уйдет какая-либо машина. Скажем определеннее: очень мала вероятность, что с базы вообще уйдет какая-либо машина до прихода туда Кокшарова.

Сегодня задержка с плесканием девчонок вышла наоборот: завтрак уже сготовился, благо, дров вчера натаскали немеряно, и я их не экономил, а они все торчали на бережку, строго запретив подглядывать. Жаба вовсю горела, и мы слегка нервничали по поводу всех задержек. Хотелось скорее добраться до машины, пусть даже столь маловероятной.

Наш пыл передался и дамам, вследствие чего после завтрака лагерь свернули мигом, и вот уже все готовы к героическому переходу. А может, свою роль сыграл неприятный ветерок, пусть слабый, но ощутимо щекочущий ребра.

В прошлый раз Балбан-Ю переходили всухую, несмотря на то, что река здесь достаточно широка. Так и есть: остатки дороги упали в реку как раз на удобном месте, где без напряжения можно пропрыгать по камушкам. Неподалеку, на нашем берегу, обозначился первый вестник цивилизации: вконец проржавевший остов вездехода, рядом какие-то следы горной разведки. Шурфы в склоне горы не просматривались, да мы туда и не рвались по двум причинам. Во-первых, время, а во-вторых, даже в очень старых отчетах красной нитью прослеживается мысль, что от выработок в этой долине надо держаться подальше. Очень уж радиоактивны.

Напильники двигались в своем репертуаре, и довольно долго поджидали нас за переправой. Сказать по правде, мне и сегодня шлось не здорово, как и вчера. Ноги тяжелые, голова тоже – ладно, хоть думать сегодня не предстоит: дорога… Я и дальше отпустил напильников, чтоб не выматывались, да только даже им, похоже, не сладко топалось, не сильно сегодня они отрывались.

Скучное это дело – дорога. У туристов-горников принято отмечать прохождение перевалов групповым пожиранием шоколадки, так любой завхоз загодя прихватывает одну запасную. В момент выхода из нецивилизованной части Вселенной на пути, доступные для проезда транспорта, с большой помпой отмечается прохождение перевала Дорожный, категорией сложности не ниже, чем самый сложный перевал за поход, шоколадка съедается, туристы слегка никнут и понуро месят ногами однообразное покрытие: где асфальт, где, как у нас, камни вперемешку с болотом… Даже ведь вспомнить нечего, как ни напрягайся. Скороходы урвали (мне уже это и писать-то надоело) мы потихоньку шлепали, выбирая бровки посуше, глядя, в основном, под ноги, а не по сторонам. Справа очень медленно перемещался Карпин-Ньер-Иркусей, слева булькала речка и кружилась гора Лимбеко, сзади неспешно подымался в облака впечатляющий пупырь Народной. К тому времени, когда он совершенно очевидно превзошел все окружающее, спереди блеснула вода и обнаружились сидящие на дороге спортсмены. Здесь дорога ныряет вниз, в болотистую местность, обрамляющую озеро Малое Балбан-Ты, то самое, что проглянуло спереди, и они совершенно правильно решили, что лучше не дотянуть переход по времени и передохнуть на сухом месте, чем плюхаться задницей в мокреть. Вчерашние рецидивы мысленного сокращения пути еще жили во мне, и я уж обрадовался, что осталось чуть да маленько: от Малого уже вроде бы близко. Однако ж, до озера мы тянули еще целый переход, после чего остановились на скальных выходах неподалеку от берега. По дороге возникала шальная мысль – не воспользоваться ли свежей колеей, пробитой каким-то вездеходом по направлению к левому берегу озера, а не лезть в болота на правом берегу, но привычка перевесила, и мы двинулись по дороге.

За пересидом напильники сквозанули с немыслимой скоростью по сравнению с нами, поскольку характер поверхности не допускал наше быстрое движение. И тут я совершил ошибку. Вполне логичная мысль, что чем выше по течению впадающего неподалеку в озеро ручья Сынд-Рузь, тем суше и меньше грязи, оказалась на поверку совершенно ложной. Мы потыкались в одном месте, я попытался забраться еще выше метров на пятьдесят, но чуть не ушел по самое не хочу, и только тут задумался, где же перескочили более тяжелые по сравнению со мной скороходы. Предполагать у них наличие столь же больной фантазии, как моя, казалось оскорбительным; следовательно, они, не мудрствуя лукаво, прошли в самом низу, где дорога. Но там же должно быть еще жиже!.. Ничего подобного: ступая след в след в заметные отпечатки знаменитых ботинок сорок пятого размера, я пересек мерно колыхавшийся поток грязи без проблем. Шаг Ленки не позволял ей воспользоваться тем же приемом, но и она не провалилась. Итак, впереди показалась лента воды, за которой нежились на солнышке наши коллеги.

Ленке брод был по барабану, поскольку ее ботинки уже давно насквозь промокли. Она просто перешла по колено, и все тут. Я, как обычно, выпендривался, возжелав сохранить ноги в сухом виде. Правда, надо отметить, что резиновые сапоги зачастую предохраняют только от откровенного булькания все обновляющейся жидкости, а количество конденсата, оседающего в них, вполне сопоставимо с той влагой, которую поставляет в ботинки болото. Короче, я методом тыка обнаружил место, где почти можно перейти, не набрав сапог, но в данном случае, в противоположность известной поговорке, чуть-чуть считается, и даже очень, а мне как раз этого чуть-чуть и не хватало, чтобы самостоятельно выбраться на противоположный берег. Так, сантиметров тридцати. На помощь пришел Андрей, без напряжения выдернувший меня вместе с рюкзаком из воды, как редиску. То ли я похудел, то ли рюкзак, то ли оба вместе?

По прошлому разу, отсюда до базы оставалось два перехода. Конечно, надо учитывать, что тогда впереди летел аки на крылах Бачев, которому, наверное, тоже не нравилась дорога, и год был сухой, болото только в одном месте превратилось в проблематичную для преодоления кашу. Поэтому я объявил перекус, а Света выдала "по коммунизму" все остатки печенья. М-да, немного ж его осталось. Сиделось, надо отметить, замечательно: теплое солнце, затишек, симпатичный ручеек рядом, озеро… Отдыхать бы тут и отдыхать, да зовет дорога, чтоб ей…

Теперь нас выпустили вперед. Мы вышли на огромную пустошь, служащую время от времени площадкой расположения мансийского становища, истоптанную сотнями оленей и людей, перегнули через небольшое возвышение, на котором сей лагерь располагается, и начали спускаться вниз. Здесь нас догнали, и дальше, до самой базы, все топали вместе.

Возможно, для вездехода эта дорога – в самый раз. Да только мы – не вездеходы. Впереди простиралось обширное пространство, прорезанное сетью глубоких колей, способных скрыть не то, что туриста, а и средних размеров грузовик. Может, у этой трясины и было дно, только никакого желания искать его не возникало. Бог с ним, с кратчайшим путем, берем правее, в самую гущу березки – на чем-то же она растет, не за воду ведь корнями цепляется!

При проведении маневров на дороге в поисках более-менее проходимых мест, случился казус: подвернулось подходящее местечко, и Ленка решила в нем посидеть. Ничего, на самом деле, особенного, за исключением исключительно грязной задницы, только когда мы с Андреем кинулись ее поднимать, он взялся рукой за низ рюкзака, нажал и вдруг, выпучив глаза, заговорил на исключительно фольклорный лад. Из дна "Ермака" на дюйм торчало остро заточенное лезвие кинжала, неизвестно на кой ляд взятого Зайцевой с собой, и пришлось оно точно в середину ладони. Долго же он (не кинжал, понятно) зализывал последствия своей галантности…

Впереди, в стороне от дороги, давно уже виднелись некоторые строения, как нам поначалу показалось: вроде бы маленький балок, а что рядом – не разберешь. При ближайшем рассмотрении, когда я уже вплотную приблизился к точке закипания от злости по поводу премилых кустиков, цепко хватающих ноги, балок трансформировался в кабину трактора типа трелевочника, только с бортовым кузовом, за ним прорисовался еще один, на дне огромной песчаной ямы, а на бугорке в отдалении маячил бульдозер. Однако, это какое-то нововведение, в девяностом здесь ничего подобного не произрастало, только березка, а дорога проходила много ниже, где теперь болото.

Трелевочник похрюкивал двигателем, время от времени лихорадочно дергаясь. Несколько мужиков, с ног до головы покрытых плывуном и прочей грязью, сосредоточенно возились около. Меня обуяло любопытство, и, бросив рюкзак, я направился туда. Неудачно: первые же шаги привели в топкую линзу плывуна, откуда еле выдернул сапог, ушедший мало не по самый срез голяшки. Выбрал дорогу по кустам, подошел вплотную.

Трактор внизу ушел в песок до упора. Трактор вверху, видимо, пытался его выдернуть, но оборвал гусеницу: вылетел палец. Мужики пытались натянуть гусеницу и сопрячь концы. Я предложил помочь, на меня посмотрели с недоумением и послали. Постоял еще немного, вроде как из вежливости, и пошел, куда послали. Наше дело крайнее: не нужна помощь – как хотите. Не память щелкнул напильников на фоне копошащихся механизмов, и мы продолжили путь к базе. Почти одновременно с нами один из мужиков вдруг отделился от остальных, быстро спустился вниз, в самое болото, и ловко направился вдоль по дороге. Несмотря на то, что мы двигались как бы по гипотенузе большого треугольника, а он описал два катета, скорость его настолько превосходила нашу, что очень скоро он исчез из виду за ближайшим поворотом. Да, кабы не рюкзак и километры за плечами, я б ему показал, как надо ходить…

Гипотенуза оказалась не слишком приветливой – наверное, мужик знал, что делает, когда выбирал катеты. Колея, как-то раз оставленная чем-то гусеничным, быстро углубилась в густые заросли тальника вперемешку с березкой, и скорость упала до безобразия, а атмосфера накалилась. Мне, как всегда, показалось, что некоторые из скороходов – женского пола – очень критично относятся к выбранному мной пути, я, как всегда, предложил этим некоторым произвести выбор самостоятельно. Все, как всегда, реклось на чрезвычайно повышенных тонах и привело, как всегда, к тому, к чему и всегда: ухудшению настроения. До отрицательных величин.

Передохнув самую малость в том месте, где мы все же вывалились на вполне приличную тут дорогу, снова двинулись вперед. Мне пришла в голову жутчайшая идея, что дяденька-знаток торопится на отбывающую вот-вот машину в город, а посему неплохо хотя бы на ее хвост поглядеть, и я торопился. Соответственно, отставание некоторых ржавых якорей перестройки еще понизило мой тонус, и к моменту, когда впереди показался краешек вертолетной площадки базы, я (да, впрочем, и все) уже дошел до кондиции. Сфотографировавшись вместе, спрятали от греха подальше аппараты: мало ли кто там, на базе, сидеть может? А ну – инспектор заповедника?

Последний переход, как водится, оказался чуть ли не самым напряженным и физически трудным за поход: чесали отчаянно. Наплевать было и на сбитые ноги, и на неровно сидящие рюкзаки, и на характер почвы под ногами – гонка за временем, хуже не бывает. Но все имеет свой конец, как и начало:

Водитель геологов запросил по 50.

Бесплатно залезли в 19.25 в домик.

В кассе обнаружено 1296,6 тыс. руб.

Продали литр за 50.

Гостил Денис.

Уснули за 23, т.к. выключили свет.

6.07 – Петр завелся, разбудил меня.

8.40 – позавтракали.

11.20 – на старт.

12.56 – старт.

15.37 – Кожим – поехали в 16.13.

19.34 – вокзал.

А вот описывать выброс – хуже нет. Иногда втихаря мечтаю, как было б замечательно, кабы при выходе в населенку сыскать возможность телепортироваться прямо домой, минуя изнурительные поезда, машины, потери времени… Ведь цель уже достигнута, зачем, спрашивается, тратить дополнительные силы на все это?

Мечты такие особенно остры и актуальны, когда между точкой окончания похода и горячей ванной простираются не пять-шесть остановок электрички, а как отсюда: семь часов на машине и двое суток поезда, если не повезет – трое. Кстати, а как насчет машины?

С тех пор, как я побывал здесь в последний раз, Желанная отнюдь не расцвела. Видимо, был пожар, поскольку несколько балков сгорело до основания. Другие наполовину и более развалены, внутри кучи земли, крыши щелястые. Кафе "Кварц", как нескромно именуется здешняя столовая, цело, но выглядит также крайне непрезентабельно. Уцелела и до сих пор обжита только дальняя от озера часть поселка, ближе к мехбазе. Туда мы и направились в поисках крыши и колес.

На базе – геологи, у геологов – машина! Завтра с утра пойдет в Инту!! Начальник (борода, улыбка, все как в книжках) не против, чтоб водитель нас взял!!!

Шофер тоже не против. Но просит по полтиннику с носа, а выпивки не приемлет. Смотрит подозрительно, разговаривает отрывисто. Да, времена меняются: раньше отсюда на попутке можно было выехать и за так, а уж за литр – без разговоров.

Теперь крыша. Геологи не слишком ласково указали на крайний домик, жилище начальника базы Сергея Ивановича Турецкого. По-видимому, отношения между арендаторами помещений, в основном, золотоискателями, и начальником складывались не так чтоб очень.

Начальника дома не оказалось – в бане. Жена с интересом осмотрела нас со Светкой и вдруг спросила, не из тех ли мы четырех туристов, которые напрашивались гусеницу подтягивать?..

Это надо же! Во-первых, шустрый обогнавший нас дядя оказался никак не меньше, чем начальником Желанной, а во-вторых, придя домой, усталый после рабочего дня и десятикилометровой пробежки, в предвкушении банной нирваны он первым делом сообщил супруге потрясающую новость, что нашлись какие-то ненормальные туристы, четыре придурка, не трактор клянчили, а помощь предложили! Воистину, благие порывы не остаются безнаказанными.

Однако, банная ситуация заставила нас подождать несколько часов, на протяжении которых мы отсиживались в одном из полуразваленных домиков, с наслаждением отдыхая и радуясь жизни. Я переобулся в тапочки (ноги взревели от наслаждения: после такого-то ходового дня да в сапогах!), навздевал на себя много теплого и заставил девчонок сделать то же, поскольку к вечеру свежело, успел поболтать с шофером, направившемся за геологами на Малды-Нырд… Ко второму визиту в домик начальника готовились более основательно. Поскольку там были замечены два младенца, Света набила карманы остатними конфетками, а я даже причесался. Знакомство с начальником прошло великолепно. Детки при виде карамелек расцвели, как анютины глазки, а Турецкий без лишних разговоров извлек некий ключ, пронесся впереди нас через весь поселок, открыл пустовавший домик, только и сказав: "Не спалите". Вот этого еще на моей памяти не случалось, чтоб бесплатно, и так здорово. Вернее, было разок, но то ж при социализме…

Скоро загрохотал поселковый дизель, и в домике вспыхнули лампочки. Однако, попытка обойтись имевшейся там плиткой, не разжигая буржуйки, провалилась вчистую. Через час на стенках котелка начали появляться первые робкие пузырьки, а в 23 часа движок уже пообещали погасить, поэтому мы с Андреем отправились по дрова. Всем живущим на базе топливо завозили централизованно, но, как известно, ушлость – сестра благополучия, и на развалинах местной лесопилки мы очень запросто разжились достаточным количеством горбыля и прочих обрезков. Процесс превращения оных в форматированное топливо привлек внимание мало не половины геолухов, поскольку, экономя тупой топор, мы, в основном, пользовались тяжелыми ботинками. Со стороны, наверное, смотрелось неплохо.

Вечер, ужин, тепло и даже жарко в комнатке, лампочка горит под потолком на все свои двести ватт… Лепота.

Сынок шофера лет двенадцати по имени Дениска неожиданно заглянул к нам в гости на огонек, да так и остался, пока уже совсем ночью его не выцепил отсюда батюшка. Началось с того, что он нашел для нас пути сбыта спирта ленинградским золотоискателям. Шофер не хотел выпивать, но пытался обеспечить нам достаточную материальную подкормку, которая утром должна перекочевать в его карман. Геологи восприяли литр жидкости с превеликой радостью и спрашивали, нет ли еще, но я решил зажилить два литра на будущее, поскольку финансы и так позволяли выбраться в люди без больших затруднений. А Дениска просидел у нас дотемна, блистая знаниями о материально-технической части различных автомобилей и местных достопримечательностях. В частности, он рассказал, как ездил отсюда в Саранпауль в компании вездеходчиков, но, к моему большому сожалению, не смог прояснить ни вопроса наличия нормальной дороги от поселка на Большую Землю, ни вспомнить перевалы, через которые они ехали. Парнишка, наверное, так стосковался по нормальным людям за сезон, что был очень рад пообщаться с какими-нибудь не геологами.

* * *

Утром сквозь шум несильного дождя прорезался рык мотора, и я моментально подскочил, хоть и не хотелось. Шофер завелся, погрел двигатель и вскоре заглушил. Затем они с Денисом натянули поверх бортов брезент и удалились в домик, как успел сообщить конечно же заглянувший к нам Денис – завтракать. И мы тоже позавтракали, и потянулось ожидание. С нами вместе должны были отправляться еще трое работников геологического музея Сыктывкара, а шофер куражился и восклицал, что черта с два он их возьмет, если не заплатят достаточно, и плевать ему на указания начальника… Про нас разговор шел уже в совершенной форме, без условных наклонений, так как разведка в лице всезнающего Дениски донесла, что мы вписаны в путевку как студенты-практиканты. Поскольку оные действительно имелись в наличии в некотором количестве, проблемы раствориться среди них не возникало. Те же рюкзаки, те же обветренные морды.

Вчерашние геологи жестоко поплатились за любовь к выпивке. Прислали делегата, жалобным голосом умолявшего – ну, капельку! На опохмелку!.. Налил остатний стакан, но оба литра все же затихарил. Черт с ними, алканавтами, сами виноваты.

Все утряслось. Я сдал Турецкому домик, мы – первые!– вскарабкались в кузов на самые удобные места, рядом с кабиной, сыктывкарцы загрузили свои образцы, за которыми и приезжали на Желанную, и все ожидали только какого-то геолога, который должен был утащить какие-то пробы в Воркуту на камералку. Сначала сидели просто так, потом разговорились, потом мы полезли за сухарями с конфетами, и у окружающих потекли слюни. Они их спешно начали подбирать всем съедобным, что только обнаруживалось в карманах, и вскоре воцарилась дружная болтливо-гастрономическая обстановка.

Напротив гордо восседал говорливый музеец. Когда до него дошло, что те последние конфетки, кои мы сейчас зажевываем, проделали путь чуть ли не в двести километров на наших спинах, он с изумлением воззрился на Светку, распределительная роль которой всем уже стала очевидна, некоторое время молчал, потом с трудом выдавил из себя:

— Ну, ты, завхоз, и сквалыга…

Перлы словообразования из него так и сыпались, так, на замечание девушек о том, что мужики, мол, жрать горазды, он философски заметил:

— Что вы, в самом деле! Мужик, он есть – и есть. Он ест – и ест, и все нормально!

Обмен репликами вскоре затих, поскольку машина уже давно скакала по камням и вплотную приблизилась к самому плохому участку пути – между вполне процветающей золотодобывающей базой Сана-Вож и Кожимским бродом. Тут затрясло так, что все разговоры умолкли, население кузова старательно вглядывалось вдаль, пытаясь мысленно приблизить ровные пути. Я с удовольствием вспоминал, как мы в девяносто первом стартовали с базы Таврота, расположенной неподалеку от дороги, молодые люди – настоящие практиканты – слушали и кивали.

После Тавроты дорога повернула к западу, и открылась, наконец, долина Кожима. Обширная пустошь предшествовала броду на левом берегу, где мы ехали, а правый берег, крутой высокий откос, был покрыт страшным ковром из высоких полусгоревших елей. Видимо, прошел верховой пал, и долго теперь будут стоять мертвые стволы над живой рекой.

Брод перескочили достаточно легко, вода стояла невысокая. На том берегу машина взобралась на яр и встала: шофер объявил начало комплекса мероприятий, связанных с посещением кустов и обновлением содержимого желудков. Дениска от тушенки, алчно поедаемой геологами у маленького костерка, отказался и почтил внимание наше сквалыжное сало, объяснив, что тушняк после целого сезона уже поперек глотки. Один из практикантов, художник по призванию, скептически осмотрел наши приготовления к трапезе и высказал предположение, что мы вскоре загубим свои пищеварительные аппараты, если будем питаться всухомятку, на что ему даже ответить не удосужились. Все подходит к концу: и поход, и бесконечная муторно-однообразная половина дороги от Кожимского брода до Инты под мелким нудным дождем, и даже мое трудолюбие в живописании наших приключений. Как всегда, через пару часов показалась радиотрансляционная вышка на окраине Инты и начала "бродить" вокруг да около, появляясь в разрывах мороси то слева, то справа, то чуть ли не сзади. Экипаж дремал. На подбрасывание уже мало кто обращал внимание – привыкли. И тут меня озарила одна великолепная мысль. Я хорошо ее обдумал, наклонился к Андрюше и поделился ей. От нашего дружного ржания во весь голос остатки сна слетели даже с наиболее утомленных. Все с подозрением воззрились на нас, несправедливо полагая, что мы-таки помешались от трудностей дороги. Девушки, кроме того, ожидали, что и с ними поделятся весельем, и Андрей не заставил себя долго ждать. Показывая дланью в небесные прелести, он радостно объявил:

— А Кокшаров сегодня Кар-Кар идет!

Вокзал. Расплата с шофером. Теперь заломленная им цена уже не кажется столь огромной, после многих-то часов пути! В кассу. Как – через двадцать минут поезд? И билеты есть? Прямо до Кирова?

Что тут еще сказать? До свидания горы, до свидания Инта, до свидания наше приключение. Не – прощай. До свидания.

август 1995 — март 1996 г.